Мартовское солнце мягко щупает на полу белые полосы ободранного лопатами дерева, ловит в косые столбики пыль и кружит ее в плавной толчее.
Упираясь темными ладонями в колени, вытянув шеи, председатели и секретари нацеливаются и звучно цыркают сквозь плотно стиснутые зубы. Когда им удается цыркнуть одновременно, председатели радостно переглядываются и разноголосо хохочут, тряся бараньими шапками.
Сидящие против них за деревянною решеткой арестанты цыркают навстречу председателям и секретарям. Белыми гривенниками ложатся на пол пенистые плевки. Сельский секретарь, по ушам – попович, смешливый и расторопный, меряет, кто дальше сплюнул.
– Брешешь, прохвост, – кричат арестанты, – свои меряешь, так частыми шагами, а наши, – раскорячиваешься, индо штаны трещат…
– Совсем даже наоборот: и себе и вам одинаково.
– Нет, брешешь… Что мы за решеткой, дак норовишь саженью?.. Ван Онухрич!.. Ван Онухрич!..
В присутствие входит волостной сторож.
– Ван Онухрич, вон видишь, я плюнул к портрету, – возбужденно кричит кудрявобородый мужик из-за решетки, – будь друг, выпусти на минутку смерять – сколько шагов. Или сам смеряй.
Сторож глядит на мужика, на плевки, на заинтересованных председателей и секретарей.
– Я ти вот плюну, аж в ухах звякнет! – Сторож подносит к решетке кулак, похожий на кувалду. – Тебе тут старый режим – безобразить?.. Ты против кого плюнул?..
Мужик виновато моргает.
– Это – Марс, – говорит сторож, тыкая перстом в портрет, – надо всеми землями командер.
– А еполеты-то и с него сняли, – говорит мужик, – в пинжачок нарядился.
Будто в первый раз, он внимательно и долго разглядывает лубок.
– Важнеющий… отпустил бороду… рубаха белая… Кабы очки надеть, вылитый отец Миколай Ярданский… Вот кто небось жалованьице-то заколупывает!.. Ребята, по какому делу вас сюда вытребовали? – обращается он к председателям.
– Начальство скажет. Об налоге, поди.
К обеду, когда солнце растопило хрусталь луж, с портфелями под мышкой в волость вошли секретарь и члены волисполкома. Впереди старчески семенил председатель волисполкома, за ним, вразвалку, со скучающим лицом и ссадиной на переносье, секретарь Горизонтов. «Я, собственно, по уму – секретарь губисполкома, да так уж, из милости, путаюсь с разной сволочью», – громко и важно скрипели его опойки.
Полфунтиков тащил кипу листовок.
Председатели и секретари сельских советов поднялись.
– Садитесь, – сказал им Полфунтиков, – тысячу раз говорено: при начальстве не подыматься… А вы царизма не бросаете… У кого есть закурить?
