Писатель. Да, я заметил, – как чистая слеза, из времени трамваев и студентов, из времени, когда мы все учились, чтобы потом нас бросило сюда.
Художник. Опять ты ничего не понял, не можешь ты писать, заметь, и знаешь, почему? Тебя не бросило сюда, признай, что это то, чего в действительности ты стоишь, и это все твое… Судьба, и чтобы она тебя любила, ты должен верить был в свой путь, и защищать его, и биться, и ставить каждый раз на кон одну достойную ей ставку, заметь, достойную, наполненную верой – жизнь свою. Тогда ты мог бы говорить, писать, мечтать и даже снова полюбить, и так, чтобы тебя любили. Скажи, за что любить тебя, за вечное нытье раба?
Профессор. Ты прав, о мой великий друг, среди троих ты полезней всех, и потом, среди троих ты можешь быть великим. Однако, знаешь, я тебе скажу, что истина в вине, а мы боролись с этим, чтоб доказать, что существует кое-что еще, но красоты нежной ручейки так и не стали речкой. Пришли грязные дожди, и нас попросту смели, и мы не протянули даже руки, чтобы спастись самим.
Нина. Как я тебя люблю. Ваш интеллигентный бред, и рассуждения ни о чем. Вы были, запомните вы были – накачанные воздухом пузыри, ходили вы друг перед другом, как надувные шары, которых сейчас так много. Вы со своим резиновым мышлением могли часами создавать себя, и, Господи, ну почему мы соглашались с этим приложением, ведь пять копеек всего лишь была стоимость шара.
Художник. О, Нина, нет, мы рассуждали…
Нина. Да, и до сих пор вы рассуждали, ждали, а мы выдергивали вас от вашего дешевого застолья, чтоб уложить к себе в кровать, хоть знали вашу цену, но не было другого, и оставляли мы себе надежду, что это все-таки не так.
Художник. Вслушайтесь – мать-родина вещает ее устами. Я бы нарисовал с тебя картину, в ней было бы больше красоты, чем в том, что было создано доселе…
Нина. Вот, вот… Вот этот пьяный бред мы слышали десятки лет. Что создали, чего бы не было до вас, вы жалкие глашатаи идей, которых выдумал Господь и дал нам, как проклятье, и еще – чтобы как-нибудь удержать от уничтожения человеческий род. Но с вами…
Художник. Хочешь, на картине тебя на лошадь посажу?!
Нина. Да, я думаю ты задумал больше, меня в натурщицы забрать. Вот вкус?! Испорчен! У тебя не тот уже и глаз. Да отсюда нас попросят…
Художник. Ну почему? Почему к моему благородному предложению ты так относишься…
Нина. Хватит говорить вам ни о чем. И что там будет на картине, мои висячие груди, похожие на уши спаниэля…
