«Что-то сегодня особенно много людей, — определил Касьянов, пробираясь к своему кабинету. — Ночка будет горячая. Хорошо, что подышал свежим воздухом». В коридоре можно было встретить и пожилого усталого рабочего, и почтового служащего, и учительницу гимназии в пенсне, и студента в шинели со значком коммерческого училища в петлице, и широкоплечего приземистого партизанского командира в грязном романовском полушубке, обвешанного оружием. Каждый из этих людей был близок и дорог Алексею Яковлевичу. Сколько у обкома партии помощников! Ведь за каждым человеком, что находится сейчас в обкоме, стоят сотни, тысячи таких же. Какая сила! Касьянов забыл об усталости, о своих тревожных думах. Алексей Яковлевич остановился около партизана:
— Ты, товарищ, по какому делу?
Таежник насмешливо посмотрел на Касьянова и просипел простуженно:
— А ты иди по своему делу. В чужое не суйся!
— Ну хорошо, хорошо, — засмеялся Касьянов, которому настороженность партизана понравилась, — не буду! Ну а если какая заминка произойдет, то заходи ко мне.
— Обойдемся, — таежник отвернулся от Касьянова. Тот, посмеиваясь, вошел в свой кабинет.
Помощник, молодой рабочий из военного порта, который еще не привык к телефону, излишне громко кричал в трубку:
— Нет товарища Романа! Да нет же! Да, знаю, сразу скажу! — тут он увидел Касьянова и торопливо закричал в трубку: — Есть товарищ Роман!
Утирая рукавом пот с лица, помощник протянул Касьянову трубку:
— Спрашивают вас давно.
Алексей Яковлевич узнал голос секретаря обкома партии:
— Заходи ко мне! Срочно…
«Секретарь озабочен. Что-то случилось неприятное», — подумал Касьянов и, торопливо сбросив пальто и шапку, направился к секретарю обкома.
— Что случилось? — едва переступив порог кабинета, спросил он.
— Читай, — секретарь, худощавый человек в простом черном пиджаке, из-под которого виднелась черная же косоворотка с белыми пуговицами, подвинул по столу к Касьянову бланк радиограммы.
Алексей Яковлевич быстро пробежал ее текст. В Ново-Мариинске избран новый Совет! Подчеркивается, что он избран по воле народа, а большинство членов ревкома объявлены слугами Колчака. Это Мандриков-то и Берзин — слуги Колчака? Почему ревком заменен Советом? Наконец, почему радиограмма подписана общим безликим словом «Совет»? Как мог ревком допустить «беззакония», «грабеж», «голод», о которых так пространно говорится в радиограмме?
— Твое мнение? — спросил секретарь обкома. Его большие темные глаза с осунувшегося усталого лица в упор смотрели на Касьянова. Тяжелая прядь густых волос, в которых белела седина, упала на лоб.
