«Да, японское командование торопится заранее обеспечить замену американским войскам, — размышлял Касьянов. — В начале оккупации как будто соперничали из-за влияния на нашей земле. Но ворон ворону глаз не выклюет».
Коммунистам Владивостока было хорошо известно, что, сообщая 30 января о решении вывести свои войска из Сибири, американское правительство в то же время заявило японскому правительству, что оно «не собирается противодействовать мерам, какие японское правительство найдет нужными для достижения тех целей, во имя которых американское и японское правительства стали сотрудничать в Сибири», что американцы благословляют японского партнера на борьбу против Советов.
Касьянов почувствовал, что продрог. Он снова закурил, чтобы хоть немного отвлечься от беспокойных, тревожных мыслей, но это ему не удалось. Папироска не принесла обычного удовлетворения, а показалась горькой, как и мысли о будущем. В обкоме понимали, что американцы и японцы так просто не смирятся с поражением колчаковщины и предпримут все возможное, чтобы задержаться и желательно навсегда, в этом богатейшем северном крае. Борьба с ними еще предстоит упорная, тяжелая и потребует много жертв.
В обком Касьянов возвращался все той же шумной, многоголосой улицей. В ее жизни проступало что-то лихорадочное, нервозное и испуганно-поспешное. С наступлением темноты с главной улицы почти совершенно исчезал рабочий люд, те, кто приветствовал партизан, а появлялись те, кому мрак нравился больше дневного света.
Алексей Яковлевич подошел к обкому в тот момент, когда мимо него промчался длинный черный, с высоким кузовом автомобиль американского консула, хорошо знакомый горожанам. «Не сидится на месте, — с Иронией подумал Касьянов о консуле, — все продолжает суетиться, плести свои сети».
Алексей Яковлевич предъявил часовому документ, открыл тяжелые двери со стеклом, забранным медной фигурной решеткой, и оказался в небольшом вестибюле. Здесь, как все эти дни и ночи после изгнания колчаковцев и выхода обкома партии из подполья, было многолюдно, накурено. Рабочие в промасленной одежде, моряки и солдаты с сорванными с плеч погонами и яркими бантами на бушлатах и шинелях, портовые грузчики, железнодорожники оживленно разговаривали, спорили, рассматривали какие-то бумаги и то исчезали в комнатах, то снова появлялись, терпеливо ждали своей очереди у телефона. Много было срочных дел у представителей партийных, общественных организаций, и обкому не хватало дня, чтобы всех выслушать, обсудить все неотложные, вопросы.
