— Ну, что?
Калле, нахмурив брови, смотрел мне навстречу — точь–в–точь директор школы, которому я когда–то в детстве, комкая в руках шапку, объяснял, каким это образом во время снежной баталии разлетелось вдребезги большое окно на лестнице.
— Прокат автомобилей, Сульна,— сказал я, сел прямо напротив него и допил свое теплое пиво.
— Ты что городишь?
— По этому номеру ответил прокат. А вовсе не Грета Бергман. Если она вообще существует...
— Ясное дело, существует. Ты же отдал ей кассету.
— Знал бы я раньше, в чем тут дело. Мне–то казалось, пленка совершенно безобидная. Как Астрид сказала, так оно и есть: рождественские песни, поздравления. Да я ведь и прослушал ее несколько раз. Ни о генералах, ни о миллионах, ни о золоте там речи не было. Вдобавок я же искал Грету Бергман, а она взяла и пришла сама.
— Боже правый! Как видно, достаточно позвонить в дверь твоего логова, чтобы ты сию минуту выложил сотни миллионов. И это еще не самое страшное.
— Да?
— Ты под корень рубишь всю свою защиту. Где теперь доказательства, что ты действительно причастен к этому делу не больше, чем говоришь. Кто, кроме тебя, подтвердит, что ты получил пленку с песнями для передачи ее подруге? С их точки зрения — я имею в виду нью–йоркских коллег — ты все выдумал. Вместе с Астрид. Греты Бергман в природе нет.
— О какой защите ты толкуешь? Меня же как будто ни в чем не обвиняют?
Калле мрачно посмотрел на меня, открыл было рот, но тут появился официант, принес кофе в высоком серебряном кофейнике и чашки,
— Интересно,— тихо сказал Калле, наклонясь над столом,— ты хоть отдаешь себе как следует отчет, что происходит, а? Они думают, ты убил Астрид и знаешь, где находятся Генераловы сокровища. А еще подозревают, что ты убил в гостинце О’Коннела, то бишь Хименеса. Мы безусловно получим официальное ходатайство о твоем аресте, это вопрос двух–трех дней.
Тут я разозлился. Впервые за все время. Откровенно говоря, прямо–таки рассвирепел.
— Ну, это уж чересчур! — От возмущения я бухнул в чашку три куска сахару, а ведь вообще–то я сладкий кофе не пью. И начал резмешивать, да так, что едва не расколотил чашку.— Как ты можешь! Прямо в лицо обвинять меня в двух убийствах и хищении припрятанных миллионов, которые награбил свергнутый южноамериканский диктатор. Мы знаем друг друга я уж не помню сколько лет, и ты поверил, что я еду на уик–энд в Нью–Йорк, чтобы убивать и мучить женщин, а потом возвращаюсь с краденым и приканчиваю того, кто решил его у меня отобрать.
