— Потолкуй со своим коллегой, и он тебе расскажет, что они интересовались всего–навсего тем, при каких обстоятельствах я встретился в Нью–Йорке с некой дамой. Ее потом убили. Кошмарная история. Ну вот, а поскольку я был одним из последних, с кем она виделась перед смертью, они решили выяснить, что мне известно.
— Если б все было так просто. У Георга Свенссона плохо с почками, камни, поэтому дело передали мне. И чтоб ты знал...— Он многозначительно посмотрел на меня.— Я сейчас совершаю серьезнейшее должностное нарушение. Узнай об этом инспектор по юридическим вопросам, полетят все — и министр юстиции, и генеральный директор. Причем моментально. Вот я и пригласил тебя пообедать.
— Чтобы не совершать должностного нарушения?
— Именно. Одно дело то, что я скажу тебе на допросе в своем кабинете. И совсем другое — поболтать в ресторане со старым приятелем. А раз я сам пригласил тебя, о взятке речи быть не может.
Калле захохотал и набил трубку грубым желтым табаком. Из конфискованной контрабанды, что ли? Не верится мне, что такую дрянь продают в магазине.
— Не волнуйся,— успокоил он.— Я закурю, когда мы выйдем на улицу.
— Будто воздух у нас без того мало загрязнен. Но мне казалось, нью–йоркский вопрос исчерпан. Хотя... мнимый полицейский дела не упрощает.
— Именно,— повторил Калле.— Мало того, что в Нью–Йорке ты встречаешься с Астрид Моллер незадолго до ее убийства. Затем лицо, известное своими тесными связями с темными кругами, наносит тебе визит в Стокгольме, расспрашивает о ней, а наутро его тоже находят убитым. Многовато для случайности, как считают наши нью–йоркские коллеги. Но я знаю тебя уже столько лет и совершенно уверен, что ты ни молодых женщин в Нью–Йорке не убиваешь, ни мафиози в шведских гостиницах. Готов поклясться, ты и глушителя–то в глаза не видал.— Он засмеялся.
Я кивнул, но мне было не до смеха.
— Потому я и решил поговорить с тобой наедине, прежде чем мы встретимся официально.
— Допрос?
— Боюсь, что да. Ну, по крайней мере, дача свидетельских показаний, так это называется. Хотя, когда я вчера говорил с Нью–Йорком, у меня сложилось впечатление, что они считают тебя убийцей. Причем в обоих случаях. Судя по всему.
Официант принес селедку. Крупные, красивые, аппетитно поджаренные, рыбы чуть не плавали в густой сливочной подливке. По краю — луковый гарнир, а в серебряном кувшинчике — луковый соус. От круглых картофелин поднимался легкий парок.
— Еще две рюмки водки,— распорядился Калле Асплунд.— Нам не повредит.
