|
| "I won't allow Lexei to be touched! | - Лексея не дам! |
| I won't allow it, you monster!" | Не дам, изверг! |
| And she began to kick the door, calling: | Она стала бить ногою в дверь, призывая: |
| "Varia! Varvara!" | - Варя, Варвара! |
| Grandfather darted across to her, threw her down, seized me and carried me to the bench. | Дед бросился к ней, сшиб ее с ног, выхватил меня и понес к лавке. |
| I struck at him with my fists, pulled his sandy beard, and bit his fingers. | Я бился в руках у него, дергая рыжую бороду, укусил ему палец. |
| He bellowed and held me as in a vice. In the end, throwing me down on the bench, he struck me on the face. | Он орал, тискал меня и, наконец, бросил на лавку, разбив мне лицо. |
| I shall never forget his savage cry: | Помню дикий его крик: |
| "Tie him up! | - Привязывай! |
| I 'm going to kill him!" nor my mother's white face and great eyes as she ran along up and down beside the bench, shrieking: | Убью! Помню белое лицо матери и ее огромные глаза. Она бегала вдоль лавки и хрипела: |
| "Father! You mustn't! | - Папаша, не надо!.. |
| Let me have him!" | Отдайте... |
| Grandfather flogged me till I lost consciousness, and I was unwell for some days, tossing about, face downwards, on a wide, stuffy bed, in a little room with one window and a lamp which was always kept burning before the case of icons in the corner. | Дед засек меня до потери сознания, и несколько дней я хворал, валяясь вверх спиною на широкой жаркой постели в маленькой комнате с одним окном и красной, неугасимой лампадой в углу перед киотом со множеством икон. |
| Those dark days had been the greatest in my life. | Дни нездоровья были для меня большими днями жизни. |
| In the course of them I had developed wonderfully, and I was conscious of a peculiar difference in myself. | В течение их я, должно быть, сильно вырос и почувствовал что-то особенное. |
| I began to experience a new solicitude for others, and I became so keenly alive to their sufferings and my own that it was almost as if my heart had been lacerated, and thus rendered sensitive. | С тех дней у меня явилось беспокойное внимание к людям, и, точно мне содрали кожу с сердца, оно стало невыносимо чутким ко всякой обиде и боли, своей и чужой. |
| For this reason the quarrel between my mother and grandmother came as a great shock to me when grandmother, looking so dark and big in the narrow room, flew into a rage, and pushing my mother into the corner where the icons were, hissed: | Прежде всего меня очень поразила ссора бабушки с матерью: в тесноте комнаты бабушка, чёрная и большая, лезла на мать, заталкивая ее в угол, к образам, и шипела: |
