|
| I remember the closely shut doors of the shed and of the room, and the gray mist of an autumn evening, and the heavy patter of rain. | Помню плотно прикрытые двери в сени и в комнаты, а за окнами серую муть осеннего вечера, шорох дождя. |
| Sitting in front of the stove on a narrow bench, looking cross and quite unlike himself, was Tsiganok; grandfather, standing in the chimney corner, was taking long rods out of a pail of water, measuring them, putting them together, and flourishing them in the air with a shrill whistling sound. | Перед черным челом печи на широкой скамье сидел сердитый, не похожий на себя Цыганок; дедушка, стоя в углу у лохани, выбирал из ведра с водою длинные прутья, мерял их, складывая один с другим, и со свистом размахивал ими по воздуху. |
| Grandmother, somewhere in the shadows, was taking snuff noisily and muttering: | Бабушка, стоя где-то в темноте, громко нюхала табак и ворчала: |
| "Now you are in your element, tyrant!" | - Ра-ад... мучитель... |
| Sascha Jaakov was sitting in a chair in the middle of the kitchen, rubbing his eyes with his knuckles, and whining like an old beggar in a voice quite unlike his usual voice: | Саша Яковов, сидя на стуле среди кухни, тер кулаками глаза и не своим голосом, точно старенький нищий, тянул: |
| "Forgive me, for Christ's sake !" | - Простите христа-ради... |
| Standing by the chair, shoulder to shoulder, like wooden figures, stood the children of Uncle Michael, brother and sister. | Как деревянные, стояли за стулом дети дяди Михаила, брат и сестра, плечом к плечу. |
| "When I have flogged you I will forgive you," said grandfather, drawing a long, damp rod across his knuckles. "Now then . . . take down your breeches!" | - Высеку - прощу, - сказал дедушка, пропуская длинный влажный прут сквозь кулак.- Ну-ка, снимай штаны-то!.. |
| He spoke very calmly, and neither the sound of his voice nor the noise made by the boy as he moved on the squeaky chair, nor the scraping of grandmother's feet, broke the memorable stillness of that almost dark kitchen, under the low, blackened ceiling. | Говорил он спокойно, и ни звук его голоса, ни возня мальчика на скрипучем стуле, ни шарканье ног бабушки, - ничто не нарушало памятной тишины в сумраке кухни, под низким закопченным потолком. |
| Sascha stood up, undid his trousers, letting them down as far as his knees, then bending and holding them up with his hands, he stumbled to the bench. | Саша встал, расстегнул штаны, спустил их до колен и, поддерживая руками, согнувшись, спотыкаясь, пошёл к скамье. |
