|
| This extraordinary combination was rendered yet more bizarre by the accidents of lighting, by a multitude of confused reflections of various hues, by the sharp contrast of blacks and whites. | А благодаря множеству причудливых бликов, возникавших из смешения оттенков, из резкого контраста света и тени, эту чудовищную картину оживляли тысячи разнообразнейших световых явлений. |
| Broken cries seemed to reach the ear, unfinished dramas seized upon the imagination, smothered lights caught the eye. | Ухо, казалось, слышало прерванные крики, ум улавливал неоконченные драмы, глаз различал не вполне угасшие огни. |
| A thin coating of inevitable dust covered all the multitudinous corners and convolutions of these objects of various shapes which gave highly picturesque effects. | Вдобавок на все эти предметы набросила свой легкий покров неистребимая пыль, что придавало их углам и разнообразным изгибам необычайно живописный вид. |
| First of all, the stranger compared the three galleries which civilization, cults, divinities, masterpieces, dominions, carousals, sanity, and madness had filled to repletion, to a mirror with numerous facets, each depicting a world. | Эти три залы, где теснились обломки цивилизации и культов, божества, шедевры искусства, памятники былых царств, разгула, здравомыслия и безумия, незнакомец сравнил сперва с многогранным зеркалом, каждая грань которого отображает целый мир. |
| After this first hazy idea he would fain have selected his pleasures; but by dint of using his eyes, thinking and musing, a fever began to possess him, caused perhaps by the gnawing pain of hunger. | Получив это общее, туманное впечатление, он захотел сосредоточиться на чем-нибудь приятном, но, рассматривая все вокруг, размышляя, мечтая, подпал под власть лихорадки, которую вызвал, быть может, голод, терзавший ему внутренности. |
| The spectacle of so much existence, individual or national, to which these pledges bore witness, ended by numbing his senses-the purpose with which he entered the shop was fulfilled. He had left the real behind, and had climbed gradually up to an ideal world; he had attained to the enchanted palace of ecstasy, whence the universe appeared to him by fragments and in shapes of flame, as once the future blazed out before the eyes of St. John in Patmos. | Мысли о судьбе целых народов и отдельных личностей, засвидетельствованной пережившими их трудами человеческих рук, погрузили молодого человека в дремотное оцепенение; желание, которое привело его в эту лавку, исполнилось: он нашел выход из реальной жизни, поднялся по ступенькам в мир идеальный, достиг волшебных дворцов экстаза, где вселенная явилась ему в осколках и отблесках, как некогда перед очами апостола Иоанна на Патмосе пронеслось, пылая, грядущее. |
