— Ладно, проведем пару экспериментов, — пробормотал он и решительно полез по стене вверх, к чистому воздуху и уходящему солнцу.
И тут же на затылок легла невидимая рука. По позвоночнику потекла сонная слабость, растекаясь по нервам вкрадчивым дурманящим теплом. Первый раз Донован смог подтянуться на 20 см, потом — только на 10, с трудом выиграл еще несколько сантиметров, а потом бессильно повис на присосках. Тело больше не слушалось его, но голова оставалась ясной. Похоже, серая тварь играла с ним в кошки-мышки.
— Если меня не осветит солнце, я задохнусь. Умру, — сказал Донован. Он вспомнил Дьюи, лежащего на обрыве. Интересно, знает ли серая тварь вообще, что такое смерть?
В нем снова возник чужой зов. Теперь, когда Донован прислушивался к нему, ловя оттенки смысла, этот зов ощущался не единым повелительным криком, а скорее, стопкой ярких размытых образов, в которых с трудом можно было узнать что-то знакомое. Наверно, это были мысли серой твари или набор наведенных ею иллюзий. И среди этих иллюзий явно была жизнь.
— Ты хочешь сказать, если я спущусь к тебе, я не умру? Смешно, да, — пробормотал Донован.
Снова призыв, на этот раз одной смысловой нотой. «Иди сюда», — сам себе перевел Донован.
— О, мы уже разговариваем, — невесело усмехнулся он. — Ладно, я иду.
Он осторожно пошевелил пальцами, повел плечами. Вязкая слабость таяла, ощущение ладони на затылке исчезло. Донован двинулся вниз, поглядывая через плечо на пыхтящую внизу серую кашу. Не расслабляйся, капитан, сказал он сам себе. Если с тобой разговаривают, это еще не значит, что тебя не убьют. Например, нечаянно, или желая помочь. Но умереть, сидя в серой каше, все же гораздо интереснее, чем просто задохнуться аргоном и дымом. В конце концов, он уже задыхался, а повторяться скучно.
Серая тварь становилась все ближе и ближе. Когда до нее осталось полметра, Донован инактивировал присоски и спрыгнул. И тут же провалился с головой во тьму.
Сначала он падал, падал, падал, потом по спирали плыл в чем-то вязком. Вокруг вздыхало, ворчало, посвистывало. Тьма была абсолютной. Хочешь, открывай глаза, хочешь, закрывай, никакой разницы. Смерти он не боялся, но по телу гулял адреналин, сердце билось сильно и часто. Каждую секунду он против воли ждал острых зубов, рвущих его на части, или прикосновения желудочного сока, растворяющего заживо.
Через пару-другую минут его развернуло горизонтально и уложило на что-то относительно твердое. Он осторожно провел руками и ощутил упругую поверхность сверху и снизу. Потом по нервам потекла сладкая истома, руки отяжелели, голова закружилась. Ну, вот и все, подумал он. И потерял сознание.
