— Мы живем в страхе, что солдаты все отберут, а она приводит вас прямиком сюда!
Де Грут тычет в сторону Тил узловатым пальцем. Девушка отвечает ему гневным взглядом. Форы связаны, она — нет. Немаловажный момент.
— Твою ж мать, Венн, куда мы попали? — спрашивает полковник. — Что это за место?
— Мы можем объяснить, — встревает де Грут.
Бойцовый Петух смотрит на старика, переводит глаза на меня.
— Что тебе удалось узнать?
— Не так много, как хотелось бы, сэр. Отец этой женщины посоветовал ей спрятаться здесь, в шахте, — она же штольня, она же трубка, — если в ее родном лагере начнутся проблемы. А они, судя по всему, начались.
Бойцовый Петух поворачивается к Тил.
— Что стряслось?
— Долго сказ’вать.
Девушка не отрывает глаз от форов и нервно сглатывает комок в горле. Бойцовый Петух переводит взгляд на меня.
— Венн, что за хрень тут творится?
— Они пережили много бед. Кое-как освоились тут, разбили лагеря — поселки, города, как ни назови, — но сомневаюсь, чтобы их население росло.
— Тяжкие времена, — подхватывает де Грут, — для форов особенно!
— Вы все присвоить х’тите! — срывается Тил. — Грабите, уб’ваете, кр’дете!
Беседа пошла явно не в то русло, но Бойцовый Петух помалкивает — вдруг проскочит что-нибудь важное? Вместе с тем полковник красноречиво поглядывает на меня — дает понять, что если разговор скатится до обычной перебранки, он живо прикроет лавочку.
Я не вмешиваюсь.
— В ее лагере нам рассказали, что шлюха разругалась с ними и убежала, и направляется теперь к нашей трубке.
Тил опускает глаза.
— Н’правда, — бормочет она.
— Ее фадер, он был инженером. Потом бросил трекбуров, ушел. Переметнулся в Зеленый лагерь, — объясняет Рейф.
— Сбился с пути, — сурово добавляет де Грут.
— Вы ж’ну его убили! — идет в наступление Тил.
— Жену из Зеленого лагеря он тоже потерял, — парирует старик. — Да у него постоянно умирают жены!
— Кто еще знает про это место? — вмешивается Бойцовый Петух.
— Только форы и З’леный лагерь, — дерзко отвечает Тил. — Форы всех алжирцев переуб’вали.
— Вовсе нет! — протестует де Грут.
Он хочет добавить что-то еще, но осекается, глядя на окружающие его смуглые лица. Кадык старика судорожно дергается. Де Грут с силой сжимает челюсти.
— Отец ник’му не сказ’вал, только мне. А потом Элли Пекуа моего н’реченного пр’своила.
Старая песня. Тил хочет выговориться, выплеснуть обиду.
— Без мужа я обуза!
— А вот форы ценят женщин, — фыркает де Грут.
— Только белых, — замечает Тил.
Видя, как сестры неприязненно косятся на поселенцев, Рейф толкает отца в бок. Старик оглядывается и чуть ослабляет напор, но сохраняет оскорбленный вид.
