Аэростат висит прямо над нами. Диджею понадобится не меньше трех-четырех минут, чтобы снова открыть ворота.
Мы сделали что могли.
Стальной частокол обрушивается с небес, взметая в воздух фонтанчики песка. Десять наших товарищей мечутся по двору словно угодившие в западню крысы. Я почти не слышу их вопли и едва различаю их силуэты сквозь серебристую пелену смертоносных игл. Несчастные пытаются прикрыть головы руками. Напрасный труд! Один дротик — и ты слетаешь с катушек, падаешь в пыль и бьешься в конвульсиях, пока тебя не раздувает до такой степени, что трескается гермоскаф.
У меня больше нет сил смотреть.
Четверо обреченных пытаются вытащить двоих космодесантников из укрытия и занять их место, но те отпихивают их. Тогда они сдаются и понурив головы стоят под шквалом стрел: плечи опущены, руки безвольно болтаются. Дергаются как паяцы всякий раз, когда дротик впивается в их плоть.
Они утыканы иглами точно ежи.
А потом начинается их медленная зловещая пляска.
Еще четверым не удается укрыться от стрел даже в убежище. Они вываливаются наружу, выдергивая из тела застрявшие дротики.
А ворота все не открываются.
Я зажмуриваюсь и начинаю молиться.
В квартире прохладно, почти холодно, закат окрашивает пейзаж за окном в блеклые серо-желтые тона. Я переоделся в гражданское, гавайскую рубашку и джинсы. Элис Харпер стоит возле окна, скрестив руки на груди.
— Куда бы человек ни сунулся, всюду одно дерьмо, — говорит она, еще плотнее обхватывая себя руками.
Трудно поспорить. Моя память вызвала к жизни отвратительные картины.
— Думаешь, Зеленый лагерь вправду собирался прогнать Тил в пустыню? — Мне просто необходимо сменить тему.
— Безусловно. Рационалисты верят в интеллект, в законы логики. Все предопределено, ДНК решает судьбу, и если ты не голубых кровей, грош тебе цена. Ставят азиатов выше белых, выше черных и латиносов. Придумали себе что-то вроде религии, только смотри, не сболтни это при них. Всему находят математическое объяснение. Догматики, редукционисты… Техно-расисты. Либертарианство, доведенное до абсурда.
Элис опускает руки.
Меня завораживает ее спокойствие и ее странное воодушевление. Хотел бы я быть похожим на нее. Чувствовать то же, что она. Что угодно, лишь бы не быть самим собой.
— Чушь какая-то, — говорю я.
— А ты включи голову. Зачем им Тил? Она ведь сразу дала понять, что не будет иметь несколько мужчин одновременно… и делиться ни с кем тоже не станет. Тил — обуза. Верховная сучка разделается с ней в два счета.
