Валдаевы | страница 12
— Не больно велику казну нашел, на всю-то жизнь не растянешь.
— Слава тебе господи, хоть и это есть.
Долго ночью не спалось Евграфу, и лишь под утро, допив впотьмах из горлышка сороковушку, задремал. И снилось: бегает за ним разъяренный нагой купец Наумов; бегает и орет вовсю: «Где моя одежда, дейман?!» Обессилел, удирая от него, Евграф, и купец схватил его за руку.
— А-а! Попался!
— Пусти-иии! — возвопил Евграф, размахнулся, ткнул купца кулаком в голое-то пузо. Отцепился тот и покатился колесом…
— Евграф? С ума сошел? Проснись-ка! — растолкала мужа Калерия. — Ногами сучишь, меня колотишь, весь вспотел… Ты чего, а?
— Ведь ненароком я…
— Сон дурной приснился?
— Сон… Кабы сон… Чую, не будет мне на душе покоя. — Евграф вздохнул и сел на постели. — Натворил я, мила моя, не знай что…
И во всем признался Евграф жене: и про то, что сделал вчера, и про сон свой…
— Грех-то какой! — с ужасом сказала она и закрыла лицо ладонями. — Чего ж теперь будет?.. — Жена заплакала. — Зачем ты так?..
— Детишек пожалел.
— Ой ли! Сиротами их оставишь эдак-то… Сходи на исповедь. Откройся владыке.
— Захворал он, слышь. Обедню завтра будет править протопоп. Не по душе он мне. — И, глядя на плачущую Калерию, прибавил: — Ну, будет тебе, будет.
— Послушай ты меня. — Калерия повернулась к нему. — Перед попами и не в таких грехах каются. Не в полицию пойдешь, не дай бог, — к слуге господнему. Сердцу своему облегчение получишь. Про отца Лаврентия никто ничего плохого не говорил. Ты скажи ему, уведоми… мы все выкупим, все возвернем…
И в тот же день, как только отошла в соборе рождественская заутреня, Евграф дождался протопопа — настоятеля собора, отца Лаврентия — богатырского вида человека лет сорока, предстал перед ним и сказал, что желал бы исповедаться.
— Да что так спешно? — снисходительно усмехнулся священник. — Может, в следующий раз?
Но Евграф настаивал, говорил, что исповедоваться ему непременно нужно сейчас, что взял он на душу великий грех, — и теперь вот места себе не находит, мается и страдает.
— Все мы не без грехов, — вздохнул отец Лаврентий, а после исповеди наставнически пожурил Евграфа и потребовал, чтобы тот сдал ключи соборному дьячку: — Надобно проверить, не все ли сундуки ты опростал.
В тот же день вечером, верная уговору, прибежала в соборную сторожку за дровами Еленка Горина.
— Дядь Играф, ты меня помнишь?
— А как же!..
— Мамка сказала: ты — добрый. Она совсем хворая, даже не встает…
Исповеданный, а потому и успокоенный сторож отнес к ней на дом вязанку вдвое больше вчерашней. А возвращаясь, встретил соборного дьячка Еремея — низенького, горбатенького, с заостренным, как будто птичьим, носом и юркими плутоватыми глазками. Еремей насмешливо поклонился ему в пояс: