В общем, я взъерепенился.
— Как это так — не лучший стрелок? Был бы у тебя пистолет — я бы показал, что всем молодым готов нос утереть, если понадобиться!
— Допустим, — говорит Васильич, опять оглядываясь через плечо, пистолет у меня есть. Но позволь не поверить тебе, что ты вот так, без подготовки, способен прежний класс показать.
— Давай поспорим!.. — говорю.
Он смеется.
— Я бы и рад тебе проспорить… Мы знаешь, что сделаем? Сейчас мы уже выпили, так что за руль мне садиться не след. А вот приезжай денька через два, мы с тобой сгоняем в лесок за городом, и там посмотрим, как ты справишься.
— Идет, — говорю я. — Через два дня вернусь. Нам бы с утречка обернуться, так?
— Так, — кивает он. — Ты, значит, не дома меня ищи, а на рынке, потому как день будний, да к тому же товар привезут, так что надо машину встречать.
В тот день я вернулся домой таким окрыленным, каким давно не бывал. Одна мысль, что опять смогу руку приложить к тому, что взаправду умею, меня вдохновляла. Да и другие мысли и надежды в голове танцевали. Подумалось, например, что я, при моих умениях, мог бы и в охрану служить пойти. Ну и что с того, что я хромой старик, и на вид против крепких парней просто тьфу? Я любому бизнесмену покажу, как стрелять умею — он меня будет при себе держать, ни на секунду не отпустит! Ну, и другие такие фантазии.
В общем, через два дня еду я в Имжи, иду на рынок. Мой приятель там разгрузкой фургончика с консервами распоряжается. И ещё двое при нем, тоже из наших, из бывших военных. Я их толком не знаю, но видал у него на днях рождения, и за жизнь трепались, и ещё пересекаться доводилось. А народ, гляжу, уже стоит, ждет, в очередь выстроился. Я, значит, подхожу к палатке со стороны задней двери, где фургончик разгружают, и говорю:
— Привет ветеранам! Я смотрю, народ к вам уже очередь занимает. Значит, и вправду дешевле всех торгуете?
— Не только поэтому, — смеется Васильич. — У нас никогда не обманывают, не обвешивают и не обсчитывают. Мы порядочные, и люди это знают.
И тут подваливают несколько здоровых ребят, в кожу на меху забранные, со зверскими мордами — то, что называется „лицо как вымя“ у каждого — и говорят:
— Здорово, старик! Все торгуешь? Не надумал пристойно себя вести?
По тому, как Васильич сделал еле заметное движение к своей сумке, которая стояла у косяка двери за порогом палатки, я понял, что пистолет в ней. В этой сумке, значит. Видно, достала его эта шпана. Но он сдержался, конфликтовать не стал, и говорит спокойно:
