Ну вот, был я у него в гостях, дом у него ладно справлен, жена и дочка невеста, и он мне наложил рюкзачок кой-каких продуктов, которыми они торгуют, макароны там, пакетные супы, даже банку растворимого кофе сунул. Приняли мы с ним по маленькой, и он мне говорит:
— А все-таки жаль, Григорьич, что ты не хочешь к нам присоединиться. Ребята у нас подобрались отменные, все бывшие офицеры, так что тебе и компания, и работка нашлись бы, да и от дурных людей отбиваться было бы сподручней.
— Да какой из меня боец, Васильич? — спрашиваю. Друга моего, значит, Пигаревым Феликсом Васильевичем зовут. — На меня дунь, рассыплюсь. А что, вообще-то, за дурные люди такие?
Он оглянулся, не слышат ли его дочка с женой, и говорит, понизив голос:
— Да есть такие, шпана оголтелая. Они весь рынок в кулаке держат, они же и цены устанавливают. А мы им дань не платим, и цены держим ниже, чем у других. Словом, мы им как кость в горле. Только где им с нами справиться? Мы свистнем — весь Союз Ветеранов грудью встанет. А там хоть и старперы, как они выражаются, но при том боевые офицеры, через такие места прошли, в которых эти рэкетиры недоделанные десять раз в штаны бы наложили, а то бы и померли со страху. Но, конечно, лишний человек никогда не помешает. Хотя бы как лишняя пара глаз. А глаза у тебя зоркие, в этом тебе не откажешь. Конечно, ты уже не тот лучший стрелок на дивизию, которым в молодости был, но ведь стрелять и не требуется…
Тут он, признаюсь, меня за живое задел. Я ведь и правда когда-то числился чуть не лучшим стрелком на весь военный округ, всяких грамот за успешные выступления на показательных соревнованиях у меня завались, и хотя я лет пятнадцать пистолета в руках не держал, не говоря уж об автомате, но не верилось мне, что я так уж квалификацию потерял. Иногда, знаете… Вот сидишь у окна, глядишь на дорожный знак над перекрестком — у меня окна на улицу — и прикидываешь, что если б вот так пистолет вскинуть, то с лета в самый центр знака пулю бы всадил. И даже тяжесть пистолета в руке ощущаешь, до того живо переживаешь, как все это было бы. Можно сказать, привычка, а можно сказать, что и „мысленная тренировка“. Я, кстати, часто убеждался, что мысленная тренировка бывает чуть ли не главным. Если мыслями на выстреле сосредоточишься, то пистолет тебя не подведет, даже незнакомый, от него словно ток пойдет в руку, и срастешься с ним, и мысль сама подскажет, как приложиться, чтобы точно в „десятку“ угодить.
