–Юноша, – тихие слова контрастируют с нотками угрозы ученика, – за десять дней на вашей планете создали государство, намного превосходившее свое время. Идеи подвигают людей, меняют облик социума в одночасье. Редко когда и кто удостаивается второго шанса. Озерон – наш шанс. Призрачно-тонкий, но шанс. Все ваше существо, ваши мысли и порывы должны быть направлены на путь вывода озеронцев в космос. Это единственный четвертый тип, который еще возможно удержать от падения. – Академик кашлянул и встал напротив ученика.
Если бы сейчас между ними возникла титановая стенка, то она бы не продержалась и минуты – Тридцатьседьмой прожег бы ее насквозь взглядом, столько концентрированной ненависти затаилось в прищуренных глазах.
–И вы снимете меня с задания, если я решусь лечиться и соглашусь на искусственное сердце. – тихо, словно самому себе, проговорил Тридцатьседьмой.
–Агент влияния не имеет права на биомодификации любого рода. – столь же тихо процитировал кодекс Корпуса Академик.
–Слабость одного сейчас – миллионы погибших потом, кажется так вы меня учили. – сухой комок подкатил к горлу Тридцатьседьмого.
–Мы можем сделать для вас небольшой подарок. – после недолгого раздумья проговорил Академик. – Все-таки обычно мы отправляем двух агентов, дублирующих и подменяющих друг друга. А там вы один, хоть и под опекой андроида. Чего бы вы хотели, юноша?
Тридцатьседьмой задумался – чего бы попросить? Вспомнив, что Корпус имеет генетические образцы всех основных видов флоры и фауны подконтрольных планет, он хитро улыбнулся.
Бесконечно долгая ночь перед эвакуацией. Сухой осенний лес ополчился против одинокого существа, разбившего лагерь почти в самом центре лесной чащобы. Деревья совсем негостеприимно обступили палатку и недовольно шелестят поредевгими кронами, выражая недовольство разведенным костром. Изредка в просветах между стволами поблескивают голодные хищные глаза. Но путника мало волнует происходящее вокруг – он сидит в очищенном от прелых листьев кругу у костра, по-степному поджав ноги.
Сейчас тот редкий момент, когда можно отдохнуть от набившей оскомину миссии и побыть немного самим собой.
Осознание того, что он изменился, пришло не сразу. Нет, он не полюбил всех людей, весь Озерон, совсем наоборот – все тяжелее ему было видеть их. Неизъяснимое чувство горечи и вины томило сжимающееся сердце. Каждый крик боли, слезы обездоленных и нищих, стоны умирающих умножают скорбь.
