|
| "I know she never loved any one but herself. | - Пожалуй, она никогда и никого не любила, кроме себя. |
| There was a depth of pride, imperiousness, even cruelty about her, yet, at the same time, she was so good, so genuinely womanly, so infinitely pleasant and lovable. | В ней пропасть властолюбия, какая-то злая и гордая сила. И в то же время она - такая добрая, женственная, бесконечно милая. |
| She had two natures-the one egoistical and calculating, the other all heart and passionate tenderness. | Точно в ней два человека: один - с сухим, эгоистичным умом, другой - с нежным и страстным сердцем. |
| See here, I have it. Read it now, Romashov. | Вот оно, читайте, Ромашов. |
| The beginning will not interest you much" (Nasanski turned over a few lines of the letter), "but read from here; read it all." | Что сверху - это лишнее. - Назанский отогнул несколько строк сверху. - Вот отсюда. Читайте. |
| Romashov felt as if some one had struck him a stunning blow on the head, and the whole room seemed to dance before his eyes, for the letter was written in a large but nervous and compressed hand, that could only belong to Alexandra Petrovna-quaint, irregular, but by no means unsympathetic. | Что-то, казалось, постороннее ударило Ромашову в голову, и вся комната пошатнулась перед его глазами. Письмо было написано крупным, нервным, тонким почерком, который мог принадлежать только одной Александре Петровне - так он был своеобразен, неправилен и изящен. |
| Romashov, who had often received cards from her with invitations to small dinners and card parties, recognized this hand at once. | Ромашов, часто получавший от нее записки с приглашениями на обед и на партию винта, мог бы узнать этот почерк из тысячи различных писем. |
| "It is a bitter and hard task for me to write this," read Romashov under Nasanski's hand; "but only you yourself are to blame for our acquaintance coming to this tragic end. | "...и горько и тяжело произнести его, - читал он из-под руки Назанского. - Но вы сами сделали все, чтобы привести наше знакомство к такому печальному концу. |
| Lying I abominate more than anything else in life. It always springs from cowardice and weakness, and this is the reason why I shall also tell you the whole truth. | Больше всего в жизни я стыжусь лжи, всегда идущей от трусости и от слабости, и потому не стану вам лгать. |
| I loved you up to now; yes, I love you even now, and I know it will prove very hard for me to master this feeling. | Я любила вас и до сих пор еще люблю, и знаю, что мне не скоро и нелегко будет уйти от этого чувства. |
