| Такой милый старикашка, боевой офицер, но чуть ли не из кантонистов. |
| I remember how at reviews he always went straight up to the big drum-he was insanely enamoured of that instrument-and said to the drummer, | Помню, он, бывало, подойдет на смотру к барабанщику, - ужасно любил барабан, - подойдет и скажет: |
| 'Come, come, my friend, play me something really melancholy.' | "А ну-ка, братец, шыграй мне что-нибудь меланхоличешкое". Да. |
| This same General had also the habit of going to bed directly the clock struck eleven. | Так этот генерал, когда у него собирались гости, всегда уходил спать аккуратно в одиннадцать. |
| When the clock was just on the stroke of the hour, he invariably said to his guests, | Бывало, обратится к гостям и скажет: |
| 'Well, well, gentlemen, eat, drink, and enjoy yourselves, but I'm going to throw myself into the arms of Neptune.' | "Ну, гошпода, ешьте, пейте, вешелитесь, а я иду в объятия Нептуна". |
| Somebody once remarked, | Ему говорят: |
| ' Your Excellency, you mean the arms of Morpheus?' | "Морфея, ваше превосходительство?" - |
| 'Oh, that's the same thing. They both belong to the same mineralogy.' Well, that's just what I am going to do, gentlemen." Shulgovich got up and placed his serviette on the arm of his chair. "I, too, am going to throw myself into the arms of Neptune. | "Э, вше равно: иж одной минералогии..." Так я теперь, господа, - Шульгович встал и положил на спинку стула салфетку, - тоже иду в объятия Нептуна. |
| I release you, gentlemen." | Вы свободны, господа офицеры. |
| Both officers got up and stretched themselves. | Офицеры встали и вытянулись. |
| "A bitter, ironical smile played on his thin lips," thought Romashov about himself-only thought, however, for at that moment his countenance was pale, wretched, and by no means prepossessing to look at. | "Ироническая горькая улыбка показалась на его тонких губах", - подумал Ромашов, но только подумал, потому что лицо у него в эту минуту было жалкое, бледное и некрасиво-почтительное. |
| Once more Romashov was on his way home, and once more he felt himself lonely, abandoned, and helpless in this gloomy and hostile place. | Опять шел Ромашов домой, чувствуя себя одиноким, тоскующим, потерявшимся в каком-то чужом, темном и враждебном месте. |
| Once more the sun flamed in the west, amidst heavy, dark blue thunder-clouds, and once more before Romashov's eyes, in the distance, behind houses and fields, at the verge of the horizon, there loomed a fantastic fairy city beckoning to him with promises of marvellous beauty and happiness. |
