| Ромашов сидел за обедом неловкий, стесненный, не зная, куда девать руки, большею частью держа их под столом и заплетая в косички бахромку скатерти. |
| He had long got out of the habit of observing what was regarded as "good form" in an elegant and wealthy house. | Он давно уже отвык от хорошей семейной обстановки, от приличной и комфортабельной мебели, от порядка за столом. |
| And, during the whole time he was at table, one sole thought tortured him: | И все время терзала его одна и та же мысль: |
| "How disagreeable this is, and what weakness and cowardice on my part not to have the courage to refuse this humiliating invitation to dinner. Now I shall not stand this any longer. | "Ведь это же противно, это такая слабость и трусость с моей стороны, что я не мог, не посмел отказаться от этого унизительного обеда. |
| I'll get up and bow to the company, and go my way. | Ну вот я сейчас встану, сделаю общий поклон и уйду. |
| They may think what they please about it. | Пусть думают что хотят. |
| They can hardly eat me up for that-nor rob me of my soul, my thoughts, my consciousness. | Ведь не съест же он меня? Не отнимет моей души, мыслей, сознания? |
| Shall I go?" | Уйду ли?" |
| And again he was obliged to acknowledge to himself, with a heart overflowing with pain and indignation, that he lacked the moral courage necessary to assert his individuality and self-respect. | И опять, с робко замирающим сердцем, бледнея от внутреннего волнения, досадуя на самого себя, он чувствовал, что не в, состоянии это сделать. |
| Twilight was falling when at last coffee was served. | Наступил уже вечер, когда подали кофе. |
| The red, slanting beams of the setting sun filtered in through the window blinds, and sportively cast little copper-coloured spots or rays on the dark furniture, on the white tablecloth, and the clothes and countenances of those present. | Красные, косые лучи солнца ворвались в окна и заиграли яркими медными пятнами на темных обоях, на скатерти, на хрустале, на лицах обедающих. |
| Conversation gradually languished. All sat silent, as though hypnotized by the mystic mood of the dying day. | Все притихли в каком-то грустном обаянии этого вечернего часа. |
| "When I was an ensign," said Shulgovich, breaking the silence, "we had for the chief of our brigade a General named Fofanov. | - Когда я был еще прапорщиком, - заговорил вдруг Шульгович, - у нас был командир бригады, генерал Фофанов. |
| He was just one of those gentle and simple old fogies who had risen from the ranks during a time of war, and, as I believe, belonged at the start to what we call Kantonists. |
