Сестры | страница 10

На первую страницу

Ибо ваши идеи и ваши сокровища будут без сожаления выброшены в мусорный ящик истории...
The girl in the black cloth dress was in no mood to trouble her head about what was said from oak rostrums.	Девушка в черном суконном платье не была расположена вдумываться в то, что говорилось с дубовой кафедры.
It seemed to her that, while of course all these words and arguments were extremely important, and full of significance, the really important thing was something totally different, something these people never mentioned. ...	Ей казалось, что все эти слова и споры, конечно, очень важны и многозначительны, но самое важное было иное, о чем эти люди не говорили...
Just then a newcomer appeared at the baize-covered table.	За зеленым столом в это время появился новый человек.
Seating himself with unhurried movements next to the chairman, he bowed right and left, stroking his fair hair, still wet from the snow, with frost-reddened fingers. Hiding his hands beneath the edge of the table, he sat erect in his close-fitting black frock coat, displaying a lean, opaque-skinned countenance, arched brows, enormous dark-ringed grey eyes, and a mop of hair.	Он не спеша сел рядом с председателем, кивнул направо и налево, провел покрасневшей рукой по русым волосам, мокрым от снега, и, спрятав под стол руки, выпрямился, в очень узком черном сюртуке: худое матовое лицо, брови дугами, под ними, в тенях, - огромные серые глаза, и волосы, падающие шапкой.

Alexei Alexeyevich Bessonov was exactly like his latest portrait in a weekly magazine.	Точно таким Алексей Алексеевич Бессонов был изображен в последнем номере еженедельного журнала.
The girl now had eyes for nothing but this face, with its almost repellent beauty.	Девушка не видела теперь ничего, кроме этого почти отталкивающе-красивого лица.
It was with something like awe that she regarded the strange features which had haunted her dreams during so many stormy Petersburg nights.	Она словно с ужасом внимала этим странным чертам, так часто снившимся ей в ветреные петербургские ночи.
There he was, inclining his ear towards his neighbour, and smiling, and his smile was almost naive; but in the cut of the fine nostrils, in the effeminate brows, in the marked but subtle power of the whole face, were treachery and arrogance, and something else which she could not- define, but which affected her more than all the rest.	Вот он, наклонив ухо к соседу, усмехнулся, и улыбка - простоватая, но в вырезах тонких ноздрей, в слишком женственных бровях, в какой-то особой нежной силе этого лица было вероломство, надменность и еще то, чего она понять не могла, но что волновало ее всего сильнее.

Перейти на страницу