Днём всё более хотелось поглядеть на проходящие города и сёла, леса и поля. Но злюка Неведров не спускал с него глаз. Но Алексей всё-таки стоял у раздвинутой двери, облокотясь на широченный брус. Ночами снилась мать, завод, Волга…Потянулась тайга. Слово для парня малознакомое. А реки пугали своей быстриной и полнотой: Обь, Енисей, Ангара, прямо чудеса в берегах и дно видно до каменьев! А на станции Слюдянка, пропахшей копчёным омулем, его встретил здоровенный детина со смоляной бородой и в брезентовом рыбацком плаще. Вышедшему Неведрову незнакомец сунул в нос какой-то документ и буркнул: «Который?» Старший Неведров сверил документы и последний раз зло зыркнул глазами в сторону Алексея – Степана: «Вот энтот! Забирай.» Бородач в ответ не сказал ничего, а лишь махнул рукой: идём, дескать, со мной. По дороге добавил: «Нил Аркадич я… Грачёв!»
«Вот и всё! Нету теперь Дерябина Степана. А как отписать об этом мамке?! Ведь усохнет, а то и помрёт с горя!» – так думал Степан, следуя бог весть куда и надолго. А на берегу у пристани их ждал баркас. Занялся встречный ветер «баргузин», всё выше задирая форштевень посудины. Брызги золотом сверкали на солнце. Ветер крепчал. Бородач стоял как исполин у руля. Натужно тарахтел двигатель. Порой казалось, что волна и вовсе опрокинет баркас вместе с его пассажирами. Нос судёнышка взлетал куда-то к зениту.
Пропали берега, начало темнеть. Перекрывая рёв ветра и грохот волн Грачёв проревел басом из-под капюшона: «Миль через десять будет Посольское! К ужину будем.»
Мать Степана Авдотья просидела дотемна, ожидая сыночка. Не один платок о слёзы вымочила. Пошла по дружкам Стёпкиным: может чего скажут. Те и рассказали, чего видели. Да и что там можно было разглядеть. Разве что, как какой-то детина подсаживал Стёпку в вагон. А может и не Стёпку. И пошла Дуся к своему опустевшему дому, шатаясь от горя и рыданий. А пополудни пришли с завода попроведать: не заболел ли? Известие всех озадачило. В райкоме комсомола лишь развели руками. Пошли месяцы, но от Стёпушки весточки так и не было. Да и могла ли представить Авдотья, что нетушки теперь никакого Дерябина Степана, а трудится где-то на диком бреге Байкала Аникин Алексей. Скоро и сам Степан привык к новому имени и фамилии.
Расчудесное лето на Байкале. Алексей, случись часок, либо на заре, пока спят, – рыбачил. Ведь вырос с рекой у порога. Но то река, а здесь – море разливанное! Дух захватывает! Но больше новоявленный Аникин бегал к перекату, что у устья Ангары. Их посёлок исследователей рыбных промыслов и «кудесников погоды» был километрах в полутора от села Лиственничное. Кто только сюда не наезжал! Единожды судьба свела Алексея с настоящим профессором. Тот даже попросил сводить его порыбачить хариуса. Назвался вроде как Васильевым Николаем Фомичём. Но Нил Аркадьевич упредил, что «сей товарищ, учёный муж из самой Москвы, так что уважь человека!» А чего бы и не уважить! Милее для Алёшкиной души дела, нежели ловля хариуса на свете просто не было.
