Зоська слушала разинув рот. Вдруг она сорвалась с табуретки, так что картофельные очистки посыпались на пол и клюющий у ее ног цыпленок в страхе затрепыхал крыльями.
— Погоди-ка, погоди, я Юзефиху кликну.
Она вышла на порог и, опершись рукой о косяк, крикнула в соседний садок:
— Юзефиха, Юзефиха, подите-ка сюда на минутку! Я вам что-то скажу.
Увядшая низкорослая бабенка выпрямилась над грядками свеклы.
— Ну, что там? Иду!
Зоркие глаза Зоськи рассмотрели мелькающий на дороге голубой фартук.
— Галинская, Галинская, на одно словечко!
Заинтересованные, они вошли в сени. Ройчиха широко расселась на низкой скамеечке и, чтобы придать себе важности, неторопливо шмыгнула носом.
— Вы только послушайте! Сестра с ярмарки приехала, узнала там об этой Анне!
— О бродяжке-то?
— Ну да, о ней.
Ройчиха уселась поудобнее и начала:
— Пошла это я в лавку, за салом, значит, а Веселовская меня вдруг и спрашивает…
— Это которая Веселовская?
— Агнешка, та, что из Мацькова за каменщика в Липках замуж вышла, нешто не знаете?
— Да ведь есть и другая.
— Из Бжегов? Не-ет, это не та… Вот она меня и спрашивает: «Так эта Дурмайка, говорит, в Калинах у вас теперь живет?» — «Какая Дурмайка?» — спрашиваю.
— Да ведь Анна-то Дурмай по фамилии зовется.
— Милая моя, да разве я знала? И не слышала. А тут, слово за слово, и договорились, что это она. И теперь я уж все дочиста знаю!
Все головы тесным кружком наклонились к ней.
— Ну, и что, и что?
— Ну, она мне все дочиста рассказала, что и как. Эта Анна, она из Рапух, под Липками. У отца был морг или два земли, да все это брату досталось, а не ей.
— Ну, и что?
— Ну, ничего. Был там в Рапухах такой Михал Каня — ты, Зоська, может, знаешь, отец как-то раз у него свинью купил.
— Не помню.
— Купил, купил, мы еще тогда обе в девках были.
— Ну, и что?
— А ничего. У этого Кани была баба, а детей у них не было, так он бабу прогнал, а эту Анну и взял к себе.
— Господи Исусе!
— Верно говорю, мне это Веселовская рассказала. А уж она-то знает, потому что оттуда до Рапух ближе, чем от нас до Мацькова. А этот самый Каня свиней всегда в Липки возил.
— Ну, и что? И что же?
— Да ничего. Жила она с ним года два, а то и больше. А потом клал этот Каня свиней на телегу, надорвался и помер, месяца два тому уж будет. Ну, как помер, пришла его баба с братьями, да и прогнала эту Анну. Она уж с пузом была, а они ее прогнали да еще на дорогу тумаков надавали. Ну, она собралась, да и пошла.
— Боже милостивый!
— Ну, тут она к нам и пришла, и родила на дороге. Вот оно как!
