Здесь можно было встретить и Аппатиму в мини-юбке, которая, примкнув к стайке девочек помладше, вдохновенно делилась секретами красоты женской фигуры на примере собственных ножек, подробности чего потом со смаком разлетались по двору в сопровождении жеста с повернутым у виска пальцем.
Завидев нас с Верой и Ирой, Аппатима отступала на противоположную часть тротуара и, вся сжавшись, зажимала нос. Когда мы, поравнявшись, оказывались с ней на одной линии, она бросалась вперед и с шипением пробегала некое расстояние, иногда весьма значительное. После чего останавливалась и витиевато бросала мне вполголоса в спину какое-то ругательство.
Этот странный ритуал настолько въелся у нее в привычку, что она не забывала о нем, даже когда случайно сталкивалась со мной в переполненном транспорте. Отпрянув от меня и зажав рот и нос, она прыгала прямо в гущу пассажиров и принималась неистово протискиваться между ними, как бегущая от ловцов ящерица. Я же, невольно стараясь помочь ей, протискивалась куда-нибудь к стенке.
Вне транспорта и помещений я все же старалась упредить эту ситуацию и заранее переходила на другую сторону дороги. Однако наш «проспект» был слишком узок для того, чтобы радикально разминуться, и я успевала услышать за спиной из уст Аппатимы нелестные эпитеты, касающиеся моей внешности, фигуры и одежды, которыми она делилась со своей юной свитой.
И немудрено: всюду, не делая различия между «проспектом» и двором, ходила я в одних и тех же пропыленных, протертых до дыр на коленках брюках, которые мать не успевала стирать, и разбитых от лазания по склонам оврага, чердакам и подвалам отнюдь не модных – модные бы точно не выдержали – сандалиях. Загорелые мои руки были в ссадинах и шрамах, светлая майка – простая, хлопчатобумажная, местной фабрики спортивной одежды – за день моих подвигов существенно меняла цвет, какой бы она с утра ни была выстиранной. Все это не могло не шокировать модницу Аппатиму, которая, казалось, в пику мне все дальше уходила в своем развитии в противоположную от меня сторону.
Однако Вера и Ира относились к стилю моей жизни терпимо. Правда, у Иры были в ходу добродушно-снисходительные замечания относительно разных сторон моей малопонятной натуры, и она даже порой пыталась приложить руку к моему перевоспитанию, но это не превышало границ моего терпения. Вера же при этом – что было для меня главней – никогда не вплетала свой голос в хор поучений девочек, желавших превратить меня в «нормальную девочку».
