Якубович (спокойно). Где господствует этот взгляд? В чем преувеличивает?
Казанский. Что вы кричите?!
Якубович. Я не кричу, по-моему, вы кричите. Но я продолжаю утверждать, что после декабрьского восстания 1825 года Пушкин стал осмотрительнее в выборе своих записей.
Казанский. Да, но это не относится к дневнику! Пушкин подразумевает под «записями» свои мемуары.
Якубович. Слушайте, Казанский, вы, очевидно, просто плохо знаете Пушкина.
Казанский. Что-о-о-о???
Их разняли.
В другой комнате в центре стоят Викентий Викентьевич Вересаев и Дмитрий Дмитриевич Благой.
— Знаю вас, — нервничает Вересаев, — ваш метод очень прост: бери любое произведение Пушкина и трактуй его аллегорически в нужном тебе смысле.
— Свести все к поискам «аллегорий», — отвечает Благой, — значит ничего не понять в моих работах. И вообще, вы своего мнения о Пушкине не высказываете, только критиковать можете. Кто для вас Пушкин?
— Для меня... Для меня, во-первых, художник, сторонник «звуков сладких и молитв», сторонник «державной самостоятельности искусства».
— Вот! — обращается Благой к стоящей вокруг публике. — Вот, полюбуйтесь. А для меня Пушкин — человек. Для меня и идеология и творчество Пушкина являются результатом определенных общественных отношений.
— Слушайте, — говорит Вересаев, чувствуя, что симпатии публики от него ускользают, — слушайте: ни вы меня, ни я вас разубедить не сможем. Так разойдемся полюбовно.
Благой с нескрываемым презрением отходит в сторону.
Вскоре голос Вересаева раздавался уже в другой комнате:
— Я утверждаю и еще раз утверждаю, что звезда, упомянутая Пушкиным в стихотворении «Редеет облаков летучая гряда>г.», — Юпитер и только Юпитер. Я обладаю для этого достаточным количеством веских доказательств. Возьмем хотя бы астрономические изыскания Кузнецова, том XII, страница 182...
— Извините, товарищ Вересаев, — сказал один из рабочих, внимательно прислушивающихся к спору, — я перебью вас. Я, конечно, человек несведущий и в таких тонкостях, как звезды, плохо разбираюсь, но мне кажется, что проще было бы спросить у Александра Сергеевича — вот он здесь стоит.
Вересаев робко подошел.
— Александр Сергеевич, разрешите спор. Скажите, пожалуйста, какую звезду вы подразумевали в стихотворении «Редеет облаков летучая гряда...»? Я полагаю, что Юпитер. Ведь правда?
Пушкин был явно смущен.
— А разве это имеет какое-нибудь значение? — спросил он.
— Нет... То есть да... То есть политического значения не имеет, а вообще... просто литературное, — промямлил Вересаев.
