– Конечно, бобылём жить завсегда хорошо, когда есть, кому накормить, обстирать, приласкать…
– Так я и без тебя жил, и почему-то не помер! – рассмеялся Романенко, наливая себе полную кружку молока. – Скажи лучше, как там Тимоха твой? Что-то не видал его давно.
– Да что ему станется… Правда от Гилле уходить думает. К Суворову, за Тверскую заставу… Никак места себе не найдёт. Худющий, что жердь! Ты бы, Вася, подыскал ему, может, работёнку какую. Парень он сообразительный. А на фабриках испортят ведь его стрикулисты беспачпортные! И пьянство там, и всякие бунтари, будь они неладны… Заморочат мальчонку, споят, совратят… – Глафира всхлипнула.
– Только не реветь! – Романенко предостерегающе поднял палец, не переставая жевать бутерброд с колбасой. – Куда я твоего племяша пристроить могу? Разве что в агенты – за всяким сбродом следить!
– Тоже несладко…
– Несладко! Я с этого начинал! Таким же как он зелёным деревенским парнишкой по всем трущобам лазил, высматривал, что да как.
– Представляю, чего ты там нагляделся…
– Жизни, мать, жизни. В общем, ежели охота есть, так пущай заходит твой Тимоха – потолкуем с ним. А теперь некогда мне. Служба!
– Служба… Куда опять несёт-то тебя? – вздохнула Глафира.
– Только попрошу без рукоприкладства – в бордель! – ответил Романенко и исчез из кухни, по привычке одеваясь на ходу.
– Стыда у тебя, охальника, нет! – крикнула Глафира вслед.
Василь Васильич не солгал относительно места, в которое направлялся. Ещё накануне вечером он получил задание выяснить личность возлюбленной убитого Михаила Дагомыжского. Конечно, обхаживать все известного рода заведения Первопрестольной было «не царским делом», и Романенко мог бы просто поручить его своим подчинённым, но, прежде чем сделать это, он решил наведаться всего лишь в одно место, хозяйка которого каким-то непостижимым образом всегда обладала сведениями о личной жизни клиентов своего заведения и даже тех, кто в число таковых не входил. При этом всезнающая дама крайне не любила делиться своими сведениями, но для Василь Васильича делала исключение.
В столь ранний час заведение Олимпиады Ялович спало мёртвым сном, и Романенко пришлось довольно долго стучать в дверь не только привешенным к ней изящным молоточком и кулаком, но и кованным каблуком начищенного до блеска сапога. Наконец, в окнах стали появляться помятые лица заспанных девиц в неглиже, дверь открылась, и угрюмый карлик в восточном халате и турецком красном колпаке с кисточкой знаком попросил сыщика следовать за ним.
