- Что за материал? - спросил я и пощелкал по коробке.
- Жесть, - сказал папа. - Теперь такой не бывает. Жили же люди.
- А что это вообще за коробочка? Какое у нее назначение? И чей портрет?
- Строго говоря, это просто таким вот образом упакованный чай, но одновременно это и изящная коробочка для хранения чая вообще, любого. А чей портрет, угадай сам, да там, к тому же, и написано.
Я не стал отгадывать и прочел все, что было написано на этой уникальной коробке. Сзади крупно: «Чай русский» и чуть ниже и мельче: «Рязанская чаеразвесочная фабрика», а по самому низу коробки, вокруг: «ГОСТ 1938-46 МПП РСФСР ГОСГЛАВДИЕТЧАЙПРОДУКТ, чистый вес 50 г. Цена чая с чайницей 61 коп.».
- Не нашел, кто это? Вой же, видишь под портретом - «С. Есенин», наш великий Сергей Есенин.
- Бог ты мой! - сказал я. - Да ведь не похож ни капельки.
- Ну, ну, ладно, - сказал папа. - Что за дух противоречия? Я сразу узнал его, к тому же в магазинном каталоге (я попросил отыскать) было ясно написано: «…одно из наиболее точных воспроизведений внешности великого поэта».
- А зачем вообще его засадили на чайную коробку? - спросил я.
- Трудно сказать. Я думаю, что это были в то время первые пробы сил, первые шаги в искусстве рекламы.
- А что, его мало знали? Зачем его рекламировали?
- Дорогой мой, - сказал папа. - Я инженер, занимаюсь пластмассой и не очень-то, к сожалению, разбираюсь во всем этом. Может быть, тогда его знали и недостаточно хорошо, но, скорее всего, это не так, скорее всего - просто наоборот, и рекламировали таким образом не Есенина с помощью чая, а чай с помощью Есенина. Иногда, я даже сам видел в одной коллекции, портреты великих людей помещали на спичках.
- Спички, что ли, рекламировали? - спросил я.
- Не знаю, может быть, в случае со спичками рекламировали как раз именно великих людей. Я же сказал тебе - скорее всего, это были первые опыты в искусстве рекламы. Впрочем, все это неважно.
- Сколько ты заплатил за подарок? - спросил я.
- И не спрашивай. - Он вздохнул. - Даже мама, наверное, будет меня ругать. Вещь дорогая, редкая. Ну, тронулись, время.
Я запустил двигатель, «амфибия» взлетела, и до самого Дворца бракосочетаний, до самого приземления, я вел ее по воздуху очень медленно и плавно.
* * *
У подъезда Дворца стояло под дождем несколько обычных наземных машин и пара «амфибий» типа нашей (черепахи по сравнению с ней, если не забывать про мою приставку); когда я плавно и аккуратно садился, подъехали еще три машины с гостями, слева, чуть в стороне от остальных, стояли две амфибии более высокого класса, одна - Зинченко, другая - не знаю чья. Из второй без плаща, в одном платьице, прямо под дождь выскочила с огромным букетом цветов какая-то длинноногая девчушка и пулей припустила к подъезду. Не знаю почему (ведь думал я о ней все время), но именно в этот момент, когда эта девчушка - плюх! плюх! плюх! - прямо по лужам, в легких туфельках, летела к Дворцу, я остро подумал о Натке: как же это я так позволил себе после болезни замотаться на Аяксе и «Пластике», что так и не сгонял с ней на моей «амфибии», а ведь обещал? Да и не обещал вовсе - я и сам хотел. Мельком я видел ее вчера, буквально на секундочку: мчался на «Пластик»…
