Но тут меня снова потребовал к себе громоотводных дел мастер. Я сошел к нему в состоянии духа, близко граничащем с нетерпением. Он сказал, что, конечно, он лучше согласился бы умереть, чем беспокоить меня, но так как он взял подряд на известную работу и от него ожидают, что эта работа будет исполнена вполне тщательно и художественно и так как, не взирая даже на утомление, принуждающее его предаться покою и отдохновению, в которых он так нуждается и которыми был бы рад воспользоваться, он, посмотревши вверх, к ужасу своему не может сразу же не заметить, что ошибся в своих расчетах и что поэтому, если бы разразилась гроза, дом этот, в судьбах которого он принимает теперь личное участие, не имел бы в устранение несчастья ничего на всем свете, кроме 16 громоотводов, то…
«Заключим мир! — вырвалось у меня. Насаживайте полтораста громоотводов! Насаживайте несколько штук над кухней! Насаживайте дюжину над сараем! Насаживайте пару на корове! Насаживайте один на кухарке! Разукрасьте этот, преследуемый грозою, дом весь и со всех сторон, так чтобы он был похож на дикобраза с оцинкованной спирально-согнутою щетиной с посеребренными маковками. — Живей за работу! Употребите весь имеющийся у вас материал, а если не хватит громоотводов, то насаживайте шомполы, жерди, прутья от лестничных ковров, межевые палки, — словом все, что может удовлетворить ваш ужасный аппетит к художественной и ландшафтной красоте, но только дайте покой моему расстроенному мозгу и отдых моему разрывающемуся сердцу!»
Ни мало не тронутый, — я заметил только слабую усмешку на его губах, — этот железный человек бережно засучил свои манжеты и сказал, что он готов исполнить тотчас же все требуемое.
Прошло около 3-х часов. Едва-ли я достаточно спокоен, чтобы вновь приняться за благородную тему моей политико-экономической статьи, но я не могу противостоять желанию сделать последнюю попытку, настоящий предмет ближе моему сердцу всех других вопросов философии и дороже всего для моей рассудочной деятельности.
… «политическая экономия есть лучший дар, полученный человечеством от неба. Когда истощенный, но высокоталантливый Байрон лежал одиноким больным в Венеции, он высказал, что, если бы ему было суждено вернуться и начать снова свою промотанную жизнь, то он посвятил бы свои светлые минуты не сочинению фривольных стихотворений, но составлению серьезных трактатов по политической экономии. Вашингтон любил эту удивительную науку, с нею на веки связаны такие имена, как: Бекер, Беквит, Гудзон, Смитт, и даже сам божественный Гомер в 9-ой книге своей Илиады сказал:
