Несмотря на многолюдство, Нине было одиноко. Единственным близким человеком был для нее сейчас маленький Гриша. Но Лена Штемберг предупредительно увела его к себе.
Нина не плакала. Только вся сжалась, притихла, опали, погрустнели ее веселые кудряшки. Весь длинный путь до кладбища она молча сидела над гробом, который стоял на открытой, медленно движущейся автомашине. Все время боялась, что вот-вот кончится этот путь и исчезнет последнее, что связывает ее с отцом.
Она неотрывно смотрела в бесконечно дорогое мертвое лицо. Как несправедливо! Нелепо и несправедливо! Ведь он спас от смерти стольких людей… «Одного человека не спас военврач», — выплыла из памяти грустная строка.
— Как живой, ну все говорят, как живой! — повторяла оказавшаяся рядом Любовь Ивановна.
«Для них, потому что им все равно», — думала Нина. Ее приводила в отчаяние и желтизна на высоком выпуклом лбу, и чуть заострившийся нос, и, главное, белая повязка, поддерживающая бессильно отвисшую челюсть. А когда голова отца жалким, беспомощным движением отметила неровности дороги, Нина едва не потеряла сознание.
— Ниночка, Ниночка, ты хоть оторвись, оторвись глазами чуток. Кругом погляди, тебе легче будет.
Нина послушно оглянулась. На заборе удобно, беззаботно восседал веснушчатый мальчишка. На тротуаре высокий пожилой мужчина вел под руку полную молодую даму. Говорил, очевидно, о чем-то интимном, так как то и дело наклонялся к ее уху. Дама улыбалась.
«Что им, что им всем!» — в который раз оскорбленно подумала Нина.
А впереди уже возник низкий неживой лес памятников, крестов, столбиков с дощечками. Машина остановилась возле невысокой желтоватой горки земли. Чьи-то руки помогли Нине вылезть из кузова. Пахнуло сыростью. Нина невольно повернулась на этот запах и тут только увидела глубокую продолговатую яму.
«Сырая могила, сырая могила». Страшный изначальный смысл этих стершихся от частого и порой бездумного употребления слов будто заморозил, сковал Нину. До конца поняла она всю необратимость случившегося. Все, что теперь делала Нина, она делала покорно, как во сне, когда какими-то недремлющими остатками мозга сознаешь нелогичность и нелепость происходящего, и все-таки, подчиняясь непонятным инстинктам, продолжаешь бессмысленные действия. Нина простилась с отцом, поцеловав его безразлично-недвижные, странно холодные губы, покорно, молча смотрела, как отца закрыли крышкой гроба, и только стук молотка на минуту пробудил ее.
