И вдруг вспомнила, как капризничала дома, и там была Царицей. А отец во всем потакал ей. Особенно после того, как ушла мама. Все боялся, что ей не хватает нежности…
Вот она стоит против отца и кричит: «Уйди, ты надоел мне, надоел своей вечной опекой». Это была обидная неправда. Но Нина только что вышла из больницы, сильно хромала, волновалась из-за ноги. Осуждая себя даже в эти минуты, она все-таки продолжала выкрикивать нелепые, словно не ее, Нинины, а чужие слова.
А отец только беспомощно взглянул на нее и ушел в свою комнату.
Размолвка была короткой. Через несколько минут Нина уже просила прощения. Но сейчас все существо ее содрогнулось от боли за отца: «Папа, родной, милый, прости меня, папа»…
— Я пойду к нему, — сказала Нина.
Но врач не разрешил:
— Тело в морге, вас туда не пустят.
«Тело, — подумала Нина. — Не папа, а тело». И страшный смысл происшедшего, как-то по-новому обнаженный, дошел до нее.
Она не могла больше стоять в этой комнате. Горе толкало ее куда-то. Обогнав на лестнице полную пожилую женщину, Нина сбежала вниз, накинула пальто. Вспомнила: «На мне же халат».
В приемную вошла женщина, которую обогнала Нина. Она что-то сказала. Нина не слышала что, но в комнате вдруг грохнул дружный смех. Смеялись все — и басовитый мужчина, и модно одетая женщина, и старуха, и даже сидящий рядом с ней мальчик.
Они смеялись, а Нина дико озиралась на них и никак не могла развязать прыгающими пальцами тесемки халата.
— Миокардит — это болезнь, моя милая нянечка, а не фамилия, — добродушно сказал мужчина. — А фамилия моя Кирбенников.
— Может, и так, — ответила няня. — Я, милый, третий день здесь. Не знаю еще…
Слова ее покрыл новый взрыв смеха.
Нине удалось, наконец, сбросить халат. Она выбежала на улицу и, содрогаясь от беззвучных рыданий, ткнулась лицом в холодную стену дома. Боль перемежалась с обидой, едкой, застилающей глаза.
Смеются. Смеются сейчас… Папа лежит где-то, а они… Да что им… всем… всем… Как у телефонной будки. «Мне в больницу! Звонить в больницу». Ему-то какое дело! Он рассказывает анекдот. Может быть, смешной. А что у нее умер отец… И почему так бессмысленно, несправедливо…
— Нина! Нина! Казанцева Нина! Ну куда она успела деваться?
Это кто-то из врачей или сестер искал ее.
Хорошо, что темно, не видят. Ей никого не надо. Лучше одной, одной…
Нина завернула за угол большого здания и по безжизненной осенней тополиной аллее выбежала из больничного двора.
Отца хоронили на третий день после смерти. Выдался один из последних ясных солнечных дней осени. На полкилометра растянулась темная лента похоронной процессии. Шли врачи больницы, в которой много лет проработал Сергей Артамонович, шли его пациенты, шли товарищи его юности, щедро отмеченные сединами, лысинами…
