А сам внимательно осматривал людской поток.
Вода закипела, но картошка была еще твердой. Нина убедилась в этом, ткнув вилкой в неподатливые картофельные бока. «Что она сегодня? Пора уже на работу».
— Не варится. Ну, беги, беги. Я доварю. — Массивная Любовь Ивановна топталась тут же возле своей электрической духовки.
— Вот моих ватрушечек попробуй, — как-то вскользь предложила она.
— Нет, нет, спасибо.
— У-у, Нинка, опять картошка! — появился на кухне Гриша.
— Не Нинка, а Нина. Сколько я тебе буду говорить.
И тут же стало жаль брата. Только после гриппа, в садик еще не ходит и сидит на одной картошке.
Погладила короткие мягкие волосенки. Заглянула в лицо. Как он похож на папу! Лобик крутой, и подбородок так же чуть выдается вперед, и даже едва заметная родинка на щеке на том же месте. И тут только перехватила Гришин взгляд. Мальчонка по-детски откровенно, жадно смотрел на ватрушки. «После работы обязательно сделаю ему что-нибудь вкусное. Только что и где взять…»
— Покушай, покушай, Гришенька, — предложила Любовь Ивановна и, положив на тарелочку три ватрушки, протянула мальчику.
Однако тон настолько противоречил гостеприимным словам, что Гриша неуверенно пролепетал:
— Я не хочу. Не надо.
— Кушай, кушай. Ты их уже съел глазами-то.
И это «съел глазами», и то, как Гриша, обжигаясь и давясь, поглощал рябые ватрушки, жгло, давило Нину новой тяжелой обидой. «Как я допустила это! Нужно было что-то предпринять, занять денег. Еще недавно предлагал Михаил Борисович, а неделю назад — Иван Савельевич. Отказалась — гордая какая! Можно что-нибудь продать, наконец. …Как я сегодня буду работать? Как после этого предлагать торты, пирожное, шоколад, улыбаться покупателям?»
Но в силу вступил успокаивающий спасительный автоматизм работы. Все делалось как-то само собой, свободно и легко, как у Аллы Петровны, работой которой Нина еще недавно так восхищалась. Эклер, трубочки, наполеоны, корзиночки с кремом нужных сортов, печенье и конфеты, экономя Нинины движения, сами просились в руки. Чашечки весов, словно извиняясь за свою былую строптивость, выравнивались с быстротой хорошо обученных солдат.
Вдруг вспомнился тенорок Алексея Никандровича: «Человек-то, он как поезд. Что бы внутри ни делалось, а он идет и идет».
Нина была довольна, что нет Аллы Петровны — заведующую с утра вызвали в торговый отдел. Хотя Алла Петровна по-прежнему старалась оказывать Нине десятки мелких услуг, а Нина по-прежнему вынуждена была благодарить ее, их отношения после памятного разговора сильно обострились. По существу, началась необъявленная война, и Алла Петровна добивалась полной капитуляции. Добивалась напористо и нагло. Не упускала случая сообщить Нине новость:
