— Пойду поговорю со Славкой, а ты зайди, пожалуйста, в ординаторскую и оставь для Оксаны цветы, ну и какую-нибудь записочку от моего имени…
Наташа тем временем накрыла каталку свежей простыней. Мальчика собирались везти в операционную.
— Давай цветы, — Вадим протянул руку и усмехнулся. — В воду поставлю, записку напишу… Будут еще какие-нибудь пожелания или распоряжения?
Андрей молча сунул ему празднично шуршащий букет и вышел из приемного покоя. Он знал, что Гриценко вышел сразу же следом за ним, что идет сзади на расстоянии нескольких шагов, силясь сохранить на лице мудрую улыбку уверенного в своей правоте мужчины. Они дойдут до лестницы, оттуда Вадим свернет к ординаторской, а Андрей к операционной. Андрей, на ходу периодически поднося к лицу ладонь и с отвращением вдыхая запах мокрых стеблей роз, просочившийся сквозь целлофан, думал об Оксане. Да, она была тысячу раз права! Каким же надо было быть идиотом, чтобы с блаженной улыбкой на лице обещать ей эти три дня в Голицыне? Каким же надо было быть дерьмом, чтобы не подумать о том, как Оксанка будет чувствовать себя, если в последний момент все сорвется? Операция почти наверняка затянется, ни в какое Голицыно они уже сегодня не успеют. И бедная Ксюша вынуждена будет праздновать собственный день рождения в гордом одиночестве или в лучшем случае с родителями…
Андрей не успел еще свернуть в боковой проход, ведущий к операционной, когда заметил вдалеке, у дальней лестницы знакомый силуэт. Против его ожиданий, Оксанка надела сегодня не брюки с кроссовками, а светлую узкую юбку и туфли на низеньком каблучке. Но, что в этих туфлях, что в кроссовках, что в лодочках на сумасшедшей шпильке, походка ее всегда оставалась одной и той же — как бы летящей над землей. Розовые лучи закатного солнца, льющиеся через одинокое окно в конце коридора, обрисовывали вокруг ее фигуры тонкий светящийся ореол. Она шла навстречу ему и улыбалась.
Сзади его нагнал Вадим и незаметно сунул ему в руку уже потерявший свою первозданную свежесть и словно бы пожухший от больничных запахов букет. Впрочем, можно было особо не «шифроваться». Оксана не замечала ни Вадима, ни цветов. Она смотрела только в глаза Андрея. И он, вбирая в себя эту удивительную синеву, чувствовал, как горло сжимает то ли любовь, то ли жалость, то ли сознание собственной вины…
— Ну так что? Мы едем? — Она остановилась в двух шагах от него, поправив на плече ремень светлой матерчатой сумочки с двумя пряжками. И Андрей вдруг подумал, что она похожа сейчас на красивую гибкую кошку, предпочитающую с безопасного расстояния принюхаться к предполагаемому противнику. Они никогда не были противниками. Тем не менее Оксана присматривалась к нему недоверчиво и осторожно, словно ожидая наткнуться на что-то странное, опасное. А может быть, просто она предчувствовала недоброе?
