Он явно смутился.
Мы вышли из дворца, вскочили на лошадей и отправились искать себе какое-либо жилище. Собственно, это не составляло особого труда — как мы заметили, многие дома стояли пустыми, но я не намеревался тайно селиться в одном из заброшенных домов.
Когда мы, рассматривая здания, скакали по деревне, навстречу нам появилась огромная, устрашающая человеческая фигура. Его бархатная куртка и такие же штаны были украшены золотой вышивкой; его оружие было весьма внушительно; с его чубука, который он курил с очень большой уверенностью на ходу, свешивались, как я позже сосчитал, четырнадцать шерстяных кисточек. Он остановился возле меня и стал рассматривать моего вороного с важным видом знатока. Я также остановился и поздоровался:
— Салам.
— Алейкум! — ответил он и гордо кивнул.
— Я нездешний и не хочу говорить со всякими биркадни — простыми людьми, позволь мне лучше расспросить тебя, — сказал я с тем же гордым видом.
— По твоей речи видно, что ты эфенди. Я отвечу на твой вопрос.
— Кто ты?
— Я Селим-ага, командующий албанцами, защищающими эту знаменитую крепость.
— А я Кара бен Немси, протеже падишаха и посланник мутасаррыфа Мосула. Мне нужен дом в Амадии, чтобы несколько дней там пожить. Ты можешь указать хотя бы один?
Он с неохотой отдал мне воинские почести и сказал:
— Да освятит Аллах твое величие, эфенди! Ты большой господин и должен быть принят во дворце мутеселлима.
— Но хранитель дворца указал мне на дверь, и я…
— О Аллах, погуби это создание! — прервал он меня. — Я пойду и разорву его на кусочки.
Он закатил глаза и замахал обеими руками. Этот человек был, пожалуй, обычный брамарбас.
— Оставь этого человека! Он не удостоится чести видеть у себя гостей, которые принесли бы ему бакшиш!
— Бакшиш? — спросил храбрец. — Ты дашь бакшиш?
— У меня нет привычки скупиться.
— О, тогда я знаю дом, где ты можешь жить и раскуривать как шахиншах в Персии. Мне тебя проводить?
— Покажи мне этот дом!
Мы пошли за ним. Он провел нас по нескольким пустым переулкам вокруг базара, пока мы не очутились перед небольшим открытым местом.
— Это Мейдан юджеликюн! Верхняя площадь! — торжественно провозгласил он.
Может, у площади и были всевозможные качества, но величием она явно не могла похвастаться. Наверное, именно поэтому ей дали столь напыщенное имя. Стоя на этой площади, я ощущал себя в турецком городе — на этом мейдане слонялись кругом порядка двадцати бездомных паршивых собак. Увидев моего пса, они подняли яростный вой. Доян, как истинный паша, не обратил на него ровным счетом никакого внимания.
