Бегун отвинтил ненужный уже глушитель, бросил в сторону и сунул пистолет за пояс. Развернулся, ломая кусты, и поехал к трассе.
Переславль встретил провинциальным покоем и благочинностью. Никто никуда не спешил, не летел очертя голову: неторопливо ехали машины по узким улицам с пыльной обочиной; неторопливо перебирал копытами битюг, влача на телеге сонного возницу и новенькие запчасти для трактора; неторопливо дефилировали под ручку две мордастые молодухи, синхронно поворачивая головы вслед всему проходящему и проезжающему, лузгали семечки, издалека стреляя их в рот и поплевывая, и шелуха застревала в дорогом ангорском пуху на пышной груди; так же неторопливо, вразвалочку и, кажется, чинно раскланиваясь, шли навстречу молодухам такие же толстобедрые утки; катились мелкие волны по Плещееву озеру, сияли со всех сторон свежей позолотой и ультрамарином недавно отреставрированные купола монастырей – Троицко-Данилова, Горицкого, Никитского – и неторопливо цедил в весеннее небо свои ядовитые испарения химкомбинат.
Музей размещался в городской усадьбе, выстроенной в стиле «и мы не пальцем деланы», то есть провинциального классицизма – с нагромождением пузатых колонн, карнизов и портиков. Гриша жил здесь же, в дворовой постройке, то ли бывшей конюшне, то ли псарне, но тоже с парой полуколонн вокруг покосившейся двери. Бегун въехал на безлюдный двор и, не глуша движок, выскочил из машины. Тотчас в спину ему раздался крик:
– Стоять! Руки на капот!
Бегун вздрогнул и замер было на мгновение, опустив ладони на горячий капот. И досадливо сказал, оборачиваясь:
– Я тебе сто раз говорил: никогда не целься в человека. Даже понарошку!
– Ага! Испугался! – радостно засмеялся Павлик. – Гляди, па! – он поднял лук вверх и спустил тугую тетиву. Стрела взмыла высоко в небо. – Это Еремей сделал. С ним так интересно! Он столько знает – больше всех: как птицы поют, как каждая травка называется…
– Где он? – перебил Бегун.
– В музее. Он Грише помогает.
– Собирайся. Мы уезжаем. – Бегун вошел в открытую заднюю дверь музея.
Был понедельник – выходной день, дежурная бабулька в синем халате вытирала пыль с железной головы тевтонского рыцаря. Свет над экспонатами был выключен, в длинном коридоре светился только интерьер старорусской крестьянской избы: под низкой прокопченной матицей качала резную люльку тряпичная крестьянка в поневе и коруне, хозяин в шитой косоворотке и лаптях починял невод, а между ними сидел Еремей и латал берестяной туес. Увидав Бегуна, он отложил работу и шагнул к нему из древности через веревочную загородку, издали напряженно глядя в глаза, пытаясь понять – да или нет?
