Минуту она стояла неподвижно, мой костыль упал и я удерживал равновесие, держась за стол. Затем она протянула руку.
— Могу я помочь вам снова сесть? — предложила она.
Я позволил ей, мне хотелось почувствовать ее прикосновение, никогда прежде я не пожимал ее руки. Но когда я почувствовал, что она ведет меня к креслу, меня охватило безумнейшее желание схватить ее, сорвать эти очки, целовать прекрасные голубые глаза, которые они скрывали, крепко прижать к груди ее хрупкое тело и сказать ей, что я люблю ее и хочу держать ее так, мою и ничью больше на свете… Боже мой, что я пишу. Я должен подавить эту глупость… я должен быть здравомыслящ. Но… что за переживание. Сильнейшее испытанное мною в жизни из-за женщины.
Когда я снова уселся в кресло, на минуту все исчезло, а затем я услышал голос мисс Шарп, в котором звучало что-то — не беспокойство ли? — говоривший: «Пожалуйста, выпейте брэнди». Должно быть она сходила в столовую и, взяв на буфете графин и стакан, налила его, пока я был без сознания.
Я взял его в снова сказал:
— Мне ужасно жаль, что я такой осел.
— Если вы теперь хорошо себя чувствуете, я должна вернуться к работе, — заметила она.
Я кивнул и она тихо вышла из комнаты. Оставшись один, я напряг всю свою волю, чтобы успокоиться, и проанализировал положение. Мисс Шарп презирает меня и если она решит уйти, я не смогу удержать ее никакими средствами. Сохранить ее присутствие я смогу, только продолжая роль холодного работодателя, а для этого я должен видеть ее возможно меньше, так как сильное, вызываемое ею во мне, волнение отзывается на моих издерганных нервах — и при всем желании вести себя, как порядочный, равнодушный человек — я не могу сделать это благодаря физической слабости, и принужден строить из себя совершеннейшего дурака.
Даже в тревожные, предшествующие атаке, минуты я никогда не испытывал этой ужасной малодушной дрожи. Я знаю, что значит трусость, я испытал ее в тот день, когда я совершил вещь, за которую меня наградили Крестом Виктории. Но сейчас это не совсем-то трусость. Хотел бы я знать, в чем дело, чтобы подавить это чувство в себе.
О! если бы только я снова мог драться — это было лучшим испытанным мною в жизни!.. ее смыслом! ее смыслом! Это то, что заставляет нас действовать как следует. Не помню, чтобы я чувствовал какое-либо особое возбуждение — сражения казались частью обыденной работы, — но как после этого спалось, сколько удовольствия доставляло все решительно!
