– Нечего тебе по городкам ходить, женщина. Уехал твой старшина из Славграда. Навсегда. Не ищи больше его. Поняла? Таков тебе княжий приказ.
А она руку свою за запястье укусила, чтобы удержаться, не броситься ему на шею… Потом ровным голосом произнесла, хотя видно было, что каждое слово ей сердце рвёт:
– Благодарю тебя, княже, за милость твою… Значит, не велишь искать?
– Не велю. – Обернулся к часовым, распорядился: – Пусть тележку запрягут да доставят женщину до дому.
– Сделаем, княже.
Отвернулся, пошёл к дому, где командир отряда размещался, а спину её взгляд пуще солнца жжёт… Всё. Хватит. Теперь точно убедился, что не она… не она та единственная, что ему богами суждена. Дед ему рассказывал, что со своей женой как встретился, так и не расставался больше. Отец мать на расстоянии чувствовал, и она его. Здоров ли. Жив ли. Всё ли в порядке. Одно дыхание на двоих у них было. Одна душа. Единое сердце. А тут… Если суженый богами рядом с тобой едет, да ещё и обнимает, а ты его узнать не можешь, сердцем не почувствуешь, что это он, твой человек, то, значит, не судьба…
День пролетел быстро. Едва начал делами заниматься, как уже и первые звёзды загорелись. Попрощался с командирами, коня ему подвели, часовых миновал и тут же вновь остановился – стоит она на дороге. Ждёт его. А как увидела – наперерез рванулась, повисла на стремени:
– Прости! Прости меня, дуру глупую!
Наклонился в седле, коснулся волос светлых, погладил по голове, потом тихо, чтобы никто не услышал сторонний, шепнул:
– Простил давно. И ты прости – думал, моя ты суженая. Да ошибся. И ты тоже. Не за что тебе прощения у меня просить. Я виноват, что ошибся. А деньги те себе оставь.
– Прости! Прости! Вернуться не прошу – ты же князь, а я… Но прости гордость мою глупую…
Ничего не ответил, вырвал ногу свою в стальном сапоге, ударил жеребца под брюхо. Тот сразу скакнул в сторону, унося всадника прочь, рассыпался перестук копыт дробью в ночной тишине… На горушке стал, взглянул вниз, где лагерь стоял. Там уже шла суета – в свете факелов было видно, как подогнали возок лёгкий, подняли лежащую на земле женщину, усадили под руки на сиденье. Кто-то из воинов сел на облучок, свистнул лихо и тронул коня, выполняя приказ княжеский. Шевельнулась непрошеная мысль – а ну как руки на себя наложит? Тут же прогнал её прочь – не тот у Купавы характер. Да и Борка – не бросит же его одного. Опять тронул коня, и вскоре только стук копыт говорил, что где-то там, впереди, едет всадник на чёрном, как сама смола, жеребце, потирая отчаянно болящую грудь.
