Мать по-своему поняла молчание сына и укоризненно поджала сморщенные губы.
- Неужто бобылем век коротать станешь, отцовской фамилии конец положишь?
- Ты всё такая же! - полусердито, полушутя сказал Андрей, подумав, что неизменным у матери остался только характер; как она, бедная, похудела, поседела и сгорбилась.
- Ладно уж, ладно! - продолжала Анна Ильинична. - Всё такая же, на тебе зато лица нет. Краше в гроб кладут. Утомился, поди? Спать ложись, непоседа.
…До чего же приятно после долгих военных лет отдохнуть под крышей родного дома на перине, укрыться теплым одеялом, вдыхать знакомый с детства запах отцовского табака, разглядывать стоящую на подоконнике модель парусника «Вега», старенький диван, облупившийся буфет, всю эту бедную, но милую сердцу обстановку.
Мать вынула из пузатого комода большую подушку, подложила сыну под голову:
- Твоя, мягонькая! Дождалась хозяина!…
И так хорошо сразу стало на душе, что забылись и неудачи и горести.
Вспомнилось, как ходили с отцом в море на рыбалку. Великое было удовольствие! Отец сидел на руле, а Андрей, несказанно гордый оказанным ему доверием, управлял парусом.
Шаланда бойко шла наперерез волнам, весело шлепалась тупым носом о гребни, и брызги, соленые и холодные, обдавали лицо. Частенько с ними плавала русоголовая озорная Катюша, дочь покойного приятеля отца - комендора Попова.
Катюша устраивалась бывало на носу шаланды и болтала голыми ногами. Как смешно в разные стороны торчали у нее косички!…
В 1917 году, летом приехав из Севастополя на побывку, Андрей не узнал в стройной сероглазой девушке с русой, обернутой вокруг головы косой девчонку-сорванца, которая совсем недавно кричала ему: «Андрей, Андрей, ты не воробей!»
Она была еще по-детски восторженная, но во всём ее облике: в потерявшей детскую угловатость фигуре, в незнакомом доселе., волнующем блеске глаз, в низком, грудном и таком мягком голосе - раньше она пела звонким дискантом, - в том, как она, не соглашаясь с чем-либо, вся вспыхивала и гордо откидывала голову, - словом, во всём чувствовалось - это уже не девочка
И Андрей, когда-то видевший в Кате лишь младшую соратницу в ребячьих забавах, влюбился в нее. На правах друга детства он звал ее на «ты», но стеснялся смотреть ей в глаза, робел, больше слушал, чем говорил, и краснел от одной мысли, что всего несколько лет назад относился к ней с тем напускным высокомерием, с каким обычно относятся к девчонкам начинающие басить юнцы.
