– Фюрер лично будет осуществлять контроль над этой важнейшей в ходе нынешней войны операцией, в ходе которой решено нанести ракетный удар по Соединенным Штатам. Впервые, напоминаю, по Соединенным Штатам. Как вы понимаете, таких ракет у нас мало; собственно, к полету через Атлантику у нас готов только один такой снаряд. Я прав, господин Браун?
– Да, пока что один, но мы с профессором Обертом, – скороговоркой начал обрисовывать он техническую основу операции, – уже провели все необходимые расчеты и готовы…
Однако Гиммлер холодно прервал его:
– Подробности, доктор Браун, потом. Обращаю особое внимание на два исключительно важных момента этой операции. Первый: она должна соединять в себе секретный и публичный аспекты. Публичность будет заключаться в том, что фюрер намерен выдвинуть ультимативное требование к президенту США Рузвельту: прекратить сначала налеты американской авиации на города Германии, а затем и само участие США в войне на стороне Англии и России. По истечении срока ультиматума фюрер лично назовет конкретную цель в Нью-Йорке, по которой будет нанесен удар новой, сверхмощной ракетой, подобной которой ни у американцев, ни у англичан нет. Он даже укажет день и, с точностью до нескольких минут, время нанесения этого удара. Мы в состоянии определить это время, скажем, хотя бы с точностью до десяти минут, профессор Оберт? Насколько мне известно, это вы занимались расчетными данными.
– Даже в пределах пяти минут. Если только погодные условия и агенты наведения ракеты…
– Руководство рейха, – безжалостно прервал Гиммлер и этого ракетчика, – не приемлет никаких оговорок. Для того мы сейчас и собрались здесь, чтобы отработать все основные детали операции.
– Простите, рейхсфюрер, – побагровел от волнения Герман Оберт.
Ему уже не раз напоминали о судьбе его коллеги, конструктора ракетного двигателя Рудольфа Небеля, которого, невзирая на его талант, личный вклад в разработку оружия возмездия и все прочие заслуги, загнали в концлагерь. Туда вскоре отправили и его жену.
Оберт знал, что такое доверие и благосклонность рейхсфюрера и самого Брауна и во что воплощается их подозрение в нелояльности.
– Но вы так и не назвали время, – еще резче напомнил ему Гиммлер.
– Останавливаемся на десяти минутах.
– Ну вот, это уже ясность, – суть смягчил тон рейхсфюрер. – Внешне наше предупреждение будет свидетельствовать о высшем проявлении гуманности по отношению к американцам. Объявив конкретную цель и точное время нанесения удара, мы, таким образом, даем американским военным возможность подготовиться к уничтожению нашей ракеты, а гражданским лицам – покинуть район удара. Разве это не по-рыцарски?
