Глаза лесной чащи | страница 29
Но что такое? Кажется, женщина! Ну да, она. В этом я окончательно убедился, когда она, поставив ружье к стенке шалаша, повернулась в мою сторону и сказала:
- Чего остановились? Идите к свету.
Мягко сказала, спокойно, а мне эти слова выстрелами показались. Как она увидела меня во тьме?
Подошел. Снял рюкзак. Поздоровался.
- Добрый вечер! - ответила. Серые глаза смотрели широко и остро, как у ночной птицы.
- Не напугал? - спрашиваю.
- А чего в вас страшного? - усмехнулась она озорно. - Я слышала, как вы еще в балку ломились. А если человек идет по лесу, как горец на скрипучей арбе едет, то он, по-моему, честен и добр… Что же стоите? Садитесь.
Она заправляла кипяток чаем и сахаром, а я рассматривал ее лицо. Свежие, чуть припухшие губы, уверенно вздернутый носик и румянец на смуглых щеках очень молодили ее. Только морщины у глаз, как птичьи следы, да стойкие прорези на крутом лбу напоминали об уже немалых годах.
Перехватив мой взгляд, она жестко спросила:
- Кто вы и что делаете в горах?
Я назвал себя. Сказал, чем занимаюсь. Брови ее приподнялись, в глубине глаз засветилась радость.
- Так это, значит, вы предлагали, кроме всех иных мер, лишать замеченных в браконьерстве трудовых отпусков? Помню, читала.
Я обратил, наконец, внимание на ее форменные гимнастерку и брюки. Мирнова! Кто же еще? Другой лесиички в этих местах нет. Вот какая она, «хозяйка зеленого дома!»
- А это вы, - говорю,- заставили директора нашей промбазы за покушение на оленя перенести в горы два центнера соли-лизунца?
Вовсе не два, много меньше.- Она мягко усмехнулась. - У него ожирение сердца, и я едва самого его доволокла от Хаса. Хлюпок, а туда же, в браконьеры… Да что о них? Давайте пить чай. - Выложила из рюкзака на салфетку домашние припасы, сняла с сошки котелок. - Кружка у вас, надеюсь, есть? А то я не собиралась принимать гостя.
- Найдется, - говорю. - Такие гости, как я, обязаны носить шансовые инструменты.
Много я слышал с Галине Мирновой. Рассказывали, например, что вскоре после Отечественной какой-то заезжий фотокорреспондент женился на этой «дикой серпе» и увез ее в город. Но не прижилась горянка к городскому двору. Года через два с сынком Веней на руках она вернулась в родное село. Говорили, что она смеялась и плакала, глядя па горы, пила из каждого ручейка, попадавшегося на пути. Что случилось между ней и мужем, так никто и не узнал толком. Любопытным Галина говорила: «Хорошо жилось - не работала, одевалась модно, в театр ходила… В общем, как сыр в масле…» На вопрос, почему разошлась, отвечала туманно: «Слишком, мол, хорошо - тоже нехорошо». Тогда же она поступила в лесную охрану и, оставив родное село, ушла с матерью и сыном на далекий лесной кордон. И здесь, в теснинах гор, она нашла свое призвание.
