- Значит, амеко устраиваются и на холме Бубенцов, - пробормотал Хейтаро.
В воздухе послышался нарастающий рокот моторов, и со стороны моря показался большой американский самолёт. Он шёл как-то боком и низко-низко пролетел над храмом богини Каннон, чуть не задев верхушки деревьев. Когда он проплыл над их головами, Дзиро заметил, что один из винтов у него не вращается.
- Видишь? - спросил он, задрав голову.
- Вижу, - улыбнулся Хейтаро. - С моря летит. Наверно, корейцы всыпали… еле тащится. - Хейтаро резко повернул велосипед. - Ну, садись, Дзиро. Поедем другой дорогой!
Почти у самого спуска к берегу кто-то окликнул их.
- Сирасу? - обрадовался Хейтаро. - Куда направляешься?
Перед ними стоял пожилой мужчина с загорелым высохшим лицом, закутанный в рваное жёлтое одеяло. В руках он держал коромысло.
- За сучьями. Собираем по ночам, чтобы сторожа не видели… Младший брат? - кивнул он головой в сторону Дзиро.
- Ну, как живёте? - спросил Хейтаро, предлагая ему сигареты.
- Как живём? - невесело улыбнулся Сирасу. - Сам знаешь. Похвастаться нечем…
- Скоро к вам нельзя будет подъехать.
Сирасу усмехнулся:
- Да, и к нам понаехали эти амеко. Хотят снести храм богини Каннон. Староста говорит, что на вершине холма Бубенцов у них будет пост противовоздушной обороны.
- А другого места не могли найти?
Староста говорит: место удобное, высокие деревья… А другие места оголённые.
Сирасу нагнулся к Хейтаро и что-то прошептал ему.
Лицо у Хейтаро расплылось в улыбке.
- Молодцы, молодцы! - сказал он. - И меня не забудьте. Это ты придумал?
Сирасу выпрямился, и глаза у него молодо блеснули:
- Что ж, не зря солдатом семь лет отслужил.
Прощаясь, Сирасу ласково положил свою руку на плечо Дзиро:
- И у меня ведь такой парень есть. Главный мой помощник… До свиданья!
Зябко поёживаясь, он стал подниматься в гору.
Тяжёлые клубящиеся тучи всё ниже опускались на море. Потом сильный, порывистый ветер погнал их к берегу, к изъеденным штормами утёсам и скалам. Неистовый рокот нарастал на море. Оно легко взметало вверх гигантские темно-зеленые валы, вспененные гребни которых, казалось, рвались в единоборство со свинцовым небом.
Ветер со свистом срывал клочья белой пушистой пены и пригоршнями бросал их на прибрежный песок, на прижавшиеся к скалам домики рыбачьей деревушки.
Построенные из случайных даров моря - выброшенных на берег полусгнивших досок, брёвен и листов фанеры, - эти лачуги дрожали, как в ознобе, от каждого порыва ветра. Их жалкие кровли жалобно стонали, словно старались высвободиться из-под тяжёлых камней, которыми были прижаты к стенам лачуг.
