Некоторые улицы невозможно форсировать законным подземным образом, вырытые переходы захвачены звуковой заразой. Мучительнее всего – самозабвенные чистенькие старушки, выводящие почти правильными, но беспросветными голосами «Мой костер в тумане светит», и «Ту заводскую проходную, что в люди вывела меня».
На этот раз нас ждала встреча с пьяненькой шайкой из пяти парней, двух гитар двух девиц и большого количества пивных бутылок, стоявших и валявшихся вдоль стенки. Парень, ретиво рубивший по струнам, изображал какое-то англоязычное рычание, одна из девиц с беспредельно глупой улыбкой топталась в центре перехода, держа за козырек перевернутую бейсболку. Собирала дань с проходящих, великодушно прощая тех толстокожих, кто не хотел раскошеливаться за предоставленное искусство.
Я пустил вперед Майку. Вскоре мы разговорились с ними. Нет, сказали они, того, кого били, здесь сейчас нет. Он вообще скрипач. А где его найти? А идите к театру на тот Арбат, на Старый. А как его кличут? Нет, он не рокер и не курит, у него нет кликухи.
Мы этого рокера без кликухи все же нашли. Он не играл в тот момент, когда мы к нему обратились с вопросом. Ел бутерброд, не уличную шаурму, а нормальный домашний: хлеб, котлета. Одет был бедно, но чисто. Сидел на раскладном матерчатом стульчике рядом с художником карикатуристом. Футляр со скрипкой держал между ног.
– Я не знаю, откуда он появился, этот человек. Лет так пятьдесят ему, в дурацком костюме, как будто ряса на нем.
– Размахивал кулаками? – спросил я.
– По-чужому кричал? – встряла Майка.
– Ничего не кричал и не размахивал. Вырвал у меня скрипку и хотел ударить об стену. Ну, я не дал, само собой. Тогда он кулаком меня сюда, где шея. Хотел, конечно, в челюсть, наверно. Дрался плохо. Но люди сбежались. А вам зачем?
– Мы из газеты, – сказала Майка.
– Уже были из газеты. – Он доел бутерброд, вытер губы салфеткой. – А он, когда я не отдал скрипку, когда уже убегал, меня шваркнул по лицу, ладонью вот так вот.
– Пощечина, – уточнил я.
– Наверно, – пожал плечами скрипач.
– А вы не знаете молодого человека, что играет в переходе с Белорусской радиальной на кольцевую?
– Нет. Я знаю Марину, она играет там дальше, за «коровой», ну, где теперь Окуджава. Мы с ней вместе занимаемся, она тоже рассказывала. Ей он скрипку расколотил. Решили, что псих.
– Скорей всего, – сказал я.
– Его поймают?
И тут мне пришла в голову мысль. До этого все работало как-то так, слова шли порожняком, я в основном убивал Майкино время, и вдруг проклюнулся настоящий, хоть и микроскопический интерес.
