Я бросил червонец в кучку монет и мятых бумажек и остановился, дожидаясь конца композиции. Он сразу же оборвал исполнение и уставился на меня подозрительным взглядом.
– Что вам угодно?
Худой, длинный, очень похожий на скрипача скрипач.
– Я из газеты.
– На тебя было нападение, – тут же торопливо добавила Майка.
Ему явно не хотелось отвечать. Дурацкая история, чепуха какая-то. Ну, налетел вдруг какой-то мужчина. Кричал не по-нашему.
– Он вас ударил?
– Да нет, перед носом махал кулаками. И все кричал что-то по-итальянски, кажется. Или по-испански. И одет странно.
– А откуда он взялся?
Скрипач пожал плечами. Он не мог объяснить. Он не смотрит на идущих мимо, когда играет, часто глаза просто закрывает, чтобы сосредоточиться. Может, этот крикун выскочил из-за спины, а может, отделился от толпы, что плывет навстречу.
– И чем все кончилось?
– Да ничем. Я отвернулся и снова стал играть. Он выругался…
– По-нашему? – быстро спросила Майка.
– Н-нет, но было понятно, что выругался, драться лез.
– Да-а?
– Да ерунда. Ну, нос немного разбил. И его увели. Два милиционера, у них там дверь. Вон. – Он махнул смычком перед собой.
– Понятно, – сказал я, тоскуя от бессмысленности всего этого.
– А как одет? Ты сказал, одет был не так, – влезла снова Майка.
– Ну, странно. – Скрипач потрогал концом смычка щеку. – Черный балахон от шеи до ног. Только грязный очень, вернее – оборванный. Старое все, заношенное.
Это было непонятно, но переспрашивать было лень.
– А что это вас так заинтересовало?
– А кучу музыкантов в тот день побили, – ответила музыканту Майка.
– Меня не побили.
– Спасибо, – сказал я.
Указанная милицейская дверь была закрыта, чему я втайне был рад.
В переходе с Белорусской кольцевой на радиальную, возле суровых партизан никто в этот день не играл, хотя «МК» определенно указывал, что тут был инцидент. Неужели закончившийся трагически для исполнителя? Майка не приняла моей шутки, ее это расследование занимало всерьез.
С Белорусской мы отправились в подземный переход под Новым Арбатом. Тот, что ближе всего к Садовому Кольцу.
Вообще-то если рассуждать логически, то все открытое воздушное пространство города принадлежит всем гражданам в равной степени. Мне часто забредает в голову эта мысль. Почему отдельные граждане позволяют себе пытать всех прочих своим жутким пиликаньем и вытьем. И что самое фантастическое, получают за это деньги. Обычный нищий стоит в сторонке, его можно не увидеть, а побирушку музыканта не можешь не услышать, не бегать же мимо них, закрывая уши руками. Получается какой-то прямо налог на возможность пользоваться одним из органов моих же собственных чувств.
