— Это что же у вас такое, товар-рищ полковник? — Шнейдер надвинул брови. — Больной контингент?
— Случай. Никогда не жаловался.
— Нехор-рошо получается… Это, значит, тот, котор-рый нашёл тр-руп, тепер-рь едва не умер-р?
— Ну что вы! Это к делу не относится. Нервишки. Сердце прихватило. Он допросы всю ночь вёл.
— Р-разберёмся.
— Товарищ подполковник!..
— И оставьте пр-ри мне офицер-ра для пор-ручений. Посообр-разительней. Я, знаете ли, не любитель этих… телефонных пер-реговор-ров.
— Лейтенант Квасницкий, если не возражаете.
— Это который встр-речал?
— Да. Он на вокзале был со мной. Сейчас во второй машине с майором Обух-Ветрянским.
— Хор-рошо…
Больше Шнейдер, как ни пытался разговорить его Ахапкин, в беседы не вступал, лишь хмуро кивал или, наоборот, отмахивался головой, а то и вовсе оставлял вопросы полковника без ответов, будто не слышал.
XIV
На пятые сутки к самому концу недели Минин был выписан на домашний режим. Из больницы его вёз на служебном «козлике» Жмотов, озабоченно донимая оперуполномоченного расспросами о здоровье.
— Мне теперь всё нипочём! — усмехался ещё бледными губами Минин. — Фёдорыч успокоил, что до разрыва сердца далеко, а остальное не страшно. Вот только с куревом капец.
— А это дело? — щёлкнул себе пальцем по шее Жмотов.
— Допустимо. Но с ограничением.
— Не через край?
— Угу. А ты чего это за мной на машине прикатил? Как за генералом? Откуда такой почёт?
Жмотов в сторону глянул, сплюнул.
— Я бы и сам до дома дотопал. Мне тут идти — коту прогуляться.
— Шнейдер распорядился.
— Это кто такой?
— Ты же ничего не знаешь. Это главный. Из проверяющих.
И Жмотов усердно задымил папироской.
— Приехали?
— Давно. Мы уже взмокли.
— Это что же?
Жмотов пожал плечами.
— А Лев Исаевич?
— На месте Ахапкин. Сидит… — Жмотов смолк, будто язык прикусил.
— Чего?
— Да я это… — понимая, что и так сболтнул лишнего, Жмотов весь скривился. — Им с тобой встретиться надо.
— Встретиться?
— Ну.
— Кому это им?
— Обух-Ветрянский. Особист. Он проверкой занимается.
— Та-а-ак…
— А в больнице несподручно.
— Вона что… — Минин, раздумывая, брови вскинул и губы поджал. — А я маракую, что это Фёдорыча пробрало? Я его долбил, долбил, как дятел, всё выписать просился, у меня птица дома от голода пропадает, а он ни в какую. А сегодня — в пять минут оформил, собирает, чуть ли ни бегом и в три шеи меня! Понадобился, выходит?
— У них это быстро.
— Ты не хитри, Прохор. Ещё что сказать можешь?
— Да мне откуда знать, Степаныч? Мне поручено — взять и доставить. Вот и исполняю.
