Аганян устало сел на стул посреди гостиной и слезящимися глазами посмотрел на соседей. Все четверо, тесно прижавшись друг к другу, уместились на диване, стоявшем под окном. Они оказались в ярких лучах солнца, которые, как нарочно, освещали именно этот угол комнаты, оставив все остальное в потемках.
Дмитрий был единственный в гражданской одежде, двое других, помоложе и явно не армяне, носили форму сотрудников министерства государственной безопасности.
– Имя? – спросил Дмитрий, повернувшись к главе семейства.
– Сероп.
Дмитрий сделал запись на сером бланке.
– Фамилия?
– Газарян.
– Дата рождения?
Сероп нахмурился, будто припоминая:
– Август 1910-го.
– День?
– Не знаю.
– Место рождения?
– Адапазары, Турция.
– Имя отца?
– Торос-ага.
– Имя матери?
– Не знаю, – сказал он после минутного замешательства. Сирануш, Нежная любовь, – слишком красивое имя, чтобы трепать его при таких обстоятельствах.
Мужчина испепелил его взглядом.
– Никто никогда не говорил мне его, – солгал Сероп.
Дмитрий постучал ручкой по столу. Слишком много неточных данных.
– Что указано в твоих документах?
– Неизвестная.
Дмитрий выдохнул сигаретный дым кольцами и продолжил:
– Имя жены?
– Сатен.
Чтобы заполнить бланк, потребовалось полчаса. Когда они закончили, Дмитрий обратился к Аганяну:
– Товарищ, вы знаете этих людей?
Старик посмотрел на диван. Он увидел маленькую Новарт, прижавшуюся к матери и продолжавшую тихонько хныкать. Несмотря на катаракту, заметил синяки на лице Габриэля и выражение ужаса во взгляде Сатен. Конечно, он их знал. Аганян жил в квартире напротив. Сатен единственная во всем доме стучалась к нему в дверь. «Дадиг, дедушка, я выхожу, тебе нужно что-нибудь?» – спрашивала она. Габриэль, возвращаясь из школы, приносил ему лекарства. Новарт, малышка, дарила ему свои рисунки, которые он развешивал на стенах. Сероп часто приглашал его в холодные зимние вечера разделить с ними горячую тарелку супа. Газаряны заботились о нем и старались унять его горе. Он, вдовец, репатриант из Румынии, остался совсем один, после того как его единственный сын был сослан в Сибирь.
Еще бы он их не знал!
Газаряны были его семьей в некотором смысле.
Его замутненный взгляд блуждал по их лицам. Сероп слегка наклонил голову, и старик ответил ему тем же.
– Да, я их знаю, – сказал он наконец.
Дмитрий кивнул, и двое в форме начали обыск. Они рылись в ящиках и шкафах. Вынимали и высыпали все из банок и коробок. Вспарывали матрасы и стеганые одеяла. Даже туалет разгромили, срывая трубы и сбивая плитку. Потом они вернулись в гостиную и бросили на пол все, что нашли в ящиках. Обыскали книжный шкаф и пересмотрели письма, присланные из Греции. Полностью разобрали швейную машинку Сатен. Шум переворачиваемой мебели и падающих предметов разносился по всей квартире, заставляя всякий раз вздрагивать девочку в объятиях матери. Габриэль наблюдал за отцом, надеясь, что тот повысит голос, станет сопротивляться этой бессмысленной разрушительной ярости. Но он ошибался. Сероп молчал.
