Нарушил молчание гул грома, вновь прокатившийся по небу. Свежий ветер пронесся через сад, и затанцевали белые соцветия. Затем вспышка молнии осветила все вокруг. Она была такой короткой, словно электрическая вспышка софитов во время проверки аппаратуры перед спектаклем.
– Нам бы лучше проследить, чтобы он добрался в целости и сохранности, – сказал доктор. – Если он пьян, то запросто может упасть. Она не сказала, пьян ли он?
– Не особенно.
Они топтались на лужайке. Тюрьма была, как всегда, в тени, и доктор пытался различить вход и объяснить, где он находится.
– Там нет, конечно, двери как таковой, – рассказывал он.
Каменистый холм был хорошо освещен луной. Козья тропка, извиваясь, вела прямо к тюрьме. Казалось, что минут десять никто ничего не говорил. Рэмпол пытался вслушиваться в трели сверчков, считал секунды между ними, затем вновь сбивался со счета. Ветер обдувал его тело через футболку, отчего он ощущал приятную прохладу.
– Вот он, – неожиданно сказал Сондерс.
Луч белого света показался над холмом. Фигура шла медленно, но уверенно, она странным образом появилась на вершине, словно возникла из-под земли. Хотя фигура и пыталась раскачивать фонарь не сильно, свет метался из стороны в сторону, как будто Мартин направлял луч фонаря в ту точку, откуда слышал звук. Наблюдая за этим, Рэмпол ощутил, как, должно быть, напуган этот хрупкий, презирающий всех и подвыпивший человек. Издалека фигурка его казалась крошечной. Он почему-то помедлил у ворот. Огонек замер, и под его светом стала видна арка, которая потом поглотила Мартина.
Наблюдатели вернулись и встали по своим местам.
Внутри дома часы пробили одиннадцать.
– Если бы она только поговорила с ним, – произнес пастор, причем достаточно давно, но Рэмпол только сейчас это осознал. – Сесть рядом с этим окном! – Он взмахнул руками. – Но в конечном итоге мы должны быть уверены… мы должны… Что может с ним случиться? Вы это знаете так же, как и я, джентльмены…
– Бонг! – пробили часы медленно. Они били еще, и еще, и еще…
– Может, еще немного пива? – спросил доктор.
Ровный и вкрадчивый голос пастора, похоже, раздражал его.
Вновь наступило ожидание. Эхо шагов в тюрьме, где снуют крысы и ящерицы, не боясь света. Рэмпол настолько живо себе это представил, что практически услышал их шорох. Некоторые сюжеты из Диккенса всплыли в его памяти, особенно тот момент, когда человек бродит вдоль Ньюгейта и замечает в распахнутом окне тюремщика, сидящего у огня, и его тень на белой стене.
