В комнате надзирателя зажегся свет. Он не дрожал. Велосипедный фонарь был очень мощный, от его света тень образовывала горизонтальную полоску, и четко виднелось зарешеченное окно. По-видимому, Мартин положил фонарь на стол, так как луч сейчас был устремлен в угол комнаты и не двигался. Небольшой пучок света за оконными решетками, такой одинокий в этой покрытой плющом громадине. Силуэт мужчины завис на мгновение, а потом исчез.
Похоже, что у силуэта необычайно длинная шея. К своему удивлению, Рэмпол заметил, что сердце у него сильно колотится. Надо что-то делать. Надо сосредоточиться…
– Если вы не возражаете, сэр, – сказал он доктору, – я бы предпочел подняться к себе в комнату и почитать записи надзирателей. Мне все равно не видно комнату отсюда. А меня разбирает любопытство.
Ему показалось жизненно важным сейчас узнать причину смертей Старбертов. Он переворачивал листы, которые были влажными от его прикосновений. Помнится, он держал их в руке, даже когда говорил по телефону. Доктор Фелл кивнул, не обратив на него внимания.
Пока Рэмпол взбирался по лестнице, гром грохотал так неистово, что, казалось, тяжелая телега, проезжая, сотрясает оконные рамы. В его комнате, хоть она и продувалась ветром, все равно было тепло. Он зажег лампу, сел за стол перед окном и разложил перед собой листы. Рэмпол пробежал по ним взглядом до того, как сел. Здесь были тексты тех комических песен, которые он купил накануне вместе с той самой трубкой, как у церковного служки.
Ему в голову пришла странная мысль, что если он закурит эту трубку, то она каким-то образом сблизит его с Дороти Старберт. Как только Рэмпол взял эту трубку, он почувствовал себя глупцом и выругался. Когда он уже был готов отложить ее в сторону, раздался странный шум. От неожиданности он выронил хрупкую глиняную вещь, и она разбилась об пол.
Это шокировало его, словно разбилось что-то жизненно важное. Рэмпол уставился на место падения, а затем поспешил сесть перед окном. Насекомые продолжали роиться перед ним. Далеко за лугом в окне тюрьмы виднелся крошечный огонек фонаря, и Рэмпол мог слышать голоса Фелла и пастора этажом ниже.
Э. Старберт, эсквайр, дневник.
Конфиденциально
(8 сентября 1797 года. Это первый год деятельности четтерхэмской тюрьмы в графстве Линкольн и тридцать седьмой год правления Его Превосходительства Георга III.)
Quae Infra Nos Nihil ad Nos[7].
Рэмпол подумал, что эти распечатанные листы гораздо лучше передали бы пульс времени, если бы были сохранены в оригинале – в виде желтых страниц. Он представлял себе мелкий, острый и аккуратный почерк, принадлежащий немногословному автору. Затем последовало несколько абзацев с литературными приемами в стиле тех дней о чудесах правосудия и справедливости наказания виновных. И вдруг дневник зазвучал совсем по-деловому:
