Считая, что Бегин готовит путч с целью захвата власти, Старик в ультимативной форме потребовал немедленно сдать оружие Временному правительству. Бегин настолько возмутился, что даже потерял дар речи. Он взошел на борт корабля, мирно покачивавшегося на волнах, и направил его в тель-авивский порт.
Получив отрицательный ответ на свой демарш, Бен-Гурион велел открыть пальбу. Палуба судна была разбита, искромсана, опустошена, охвачена пламенем. Корабль мог взорваться в любую минуту. Бегин приказал приступить к эвакуации. Сам же остался на мостике до конца.
Вспомнил ли он фразу из полученного в Вильнюсе письма: «Капитан последним покидает тонущий корабль»?
На сей раз он был последним.
* * *
Годы шли, то стремительно, то лениво сменяя друг друга, а Бегин по-прежнему оставался бессменным лидером оппозиции. Его время стало измеряться парламентскими сессиями. Сотни раз он поднимался на трибуну кнессета, чтобы обрушить на находившихся у власти противников жар своего красноречия. Давид Бен-Гурион, Леви Эшколь, Голда Меир, Ицхак Рабин испытали на себе остроту его сарказма и язвительной иронии.
Бегин выработал свой стиль. Он говорил спокойно, негромко, монотонным голосом, делая паузы в эффектных местах, что позволяло держать аудиторию в напряжении. Мастерством формулировок и искусством логического построения он овладел полностью. Теперь Жаботинский, пожалуй, не назвал бы его демагогом. Но учителя давно не было в живых.
Бегину пятьдесят лет. Пятьдесят пять. Шестьдесят. Дочь вышла замуж. Сын, Бени, давно закончил учебу, стал доктором геологии.
Бегин устал от бесконечного ожидания. Облысел. Начал горбиться. Черты его лица обострились. Он напоминал теперь печальную птицу, ковыляющую по жизни с подбитым крылом.
Смежил глаза его грозный политический противник Давид Бен-Гурион, и Бегин на миг почувствовал пустоту, которая обычно появляется, когда теряют близких людей.
Годами Бен-Гурион пытался сокрушить этого человека, вновь и вновь появляющегося перед ним подобно призраку летучего голландца, предвещающему несчастье, сеющему сомнение в правильности избранного пути. Даже внешне они были антиподами: где бы ни сошлись вода с огнем, стихия гневно шипит на стихию. Бен-Гурион даже имени Бегина не мог произнести и в кнессете обычно называл его «Человек, сидящий рядом с депутатом Бадером». Но именно Бегин, вошедший в канун Шестидневной войны в правительство национального единства, явился к Эшколю и потребовал передать в грозный для страны час всю полноту власти затворнику из Сдэ-Бокера.
