Благодаря Потифару, поддерживавшему оживление, обед прошел с меньшей натянутостью, чем можно было ждать. Самой молчаливой была Аснат; видимо расстроенная, она апатично отвечала на страстные взгляды Иосэфа, не сводившего глаз с ее печального личика, производившего на него такое непонятное очарование; это заставляло его позабыть нанесенную ею обиду и наполняло одной мыслью, одним желанием – вызвать улыбку на ее пурпуровых губках.
После обеда все сошли в сад и, воспользовавшись первой возможностью, Иосэф отделился от остальных со своей невестой. Снова они шли в молчании. Остановившись, он неожиданно спросил:
– Отчего ты так бледна и печальна, Аснат? Неужели мысль быть моей женой так угнетает тебя?
Та вздрогнула и подняла глаза, но, встретив взгляд не жесткий и надменный, как всегда, а, напротив, полный любви и участия, вспыхнула и опустила голову в смущении.
– Попытайся забыть прошлое, бедное дитя мое; рассуди, прежде чем обвинять и приходить в отчаяние. Может быть, действительность вознаградит тебя за угасшие мечты, – продолжал он, привлекая ее к себе и касаясь губами ее бархатистой щечки.
Аснат не сопротивлялась; она только подумала: «Он не сердится за мои злые слова!» Ей стало стыдно; она была готова даже дружелюбно ответить ему, но воспоминание о Горе и о клятве, данной отцу, сковало уста и только две слезы скатились из ее глаз. Иосэф вздохнул; молчание Аснат и принятый ею без отвращения поцелуй были уже шагом вперед; надежда, что она его полюбит, как скоро выйдет из-под влияния родни, снова воскресла в его душе.
Все следовавшее затем время было посвящено приготовлениям к свадьбе. Иосэф с царской роскошью устраивал свой дворец; ничто не казалось ему достаточно богатым и изящным для женщины, которую он боготворил и красота которой с каждым свиданием все более и более очаровывала его, и когда ему удавалось вызвать улыбку или тень радости в ее лазоревых глазах, он чувствовал себя вполне счастливым. Но странное состояние души невесты, – то, что, неведомо для всех, творилось в ее сердце, – оставалось для него тайной.
Поистине удивительный процесс совершался в душе Аснат. Все вокруг нее, исключая Потифара, продолжали втихомолку ненавидеть, злословить и презирать Иосэфа; между тем сама она, освоившись с Адоном, благодаря его частым посещениям, и узнав его ближе, менее чем когда-либо была способна разделять к нему чувства своей семьи. А все-таки, при одной мысли, что она когда-либо может полюбить своего будущего мужа, сердце ее сжималось, и не только от того, что между ними стояла данная ею клятва, а над нею висело проклятье касты, но также и при воспоминании о словах Иосэфа: «Ты со временем пожалеешь об этом и, может статься, будешь вымаливать ту самую любовь, которую сегодня презираешь!» Одна возможность такого унижения возмущала гордость молодой девушки. Будущая совместная жизнь мучила и пугала ее своей грозной и мрачной неизвестностью; она не могла не чувствовать, что взгляд этого человека увлекает и очаровывает ее, и сознавала, что высказываемая Адоном любовь не только не производила отталкивающего впечатления, а, наоборот, наполняла все ее существо чувством покоя и полного удовлетворения. Что же будет, когда она останется с ним с глазу на глаз, вдали от родных, влияние и покровительство которых не перешагнут за порог дома ее мужа?
