— Я и сейчас готова повторить все, что говорила о вашем приоре, — решительно заявила Сионед.
— Но как бы то ни было, он этого сделать не мог. Все это время он был у меня на виду.
— Сам не делал — с этим я согласна. Но он был настроен любой ценой заполучить мощи святой, и теперь, как я понимаю, добился своего. И не забывай — он соблазняет людей деньгами, а среди валлийцев, как и среди англичан, встречаются продажные душонки. Слава Богу, таких немного, но они есть.
— Об этом я помню, — отозвался Кадфаэль.
— Но кто же это мог быть? Кто? Человек, которому был известен каждый шаг моего отца и который знал, как завладеть стрелами Энгеларда? И один Господь ведает, зачем ему потребовалось убивать отца, — ясно только, что в этом убийстве он хотел обвинить Энгеларда. Брат Кадфаэль, кто же этот негодяй?
— С Божьей помощью, — отвечал монах, — мы с тобой это выясним. Но сейчас, признаться, я совершенно сбит с толку, мне не то что судить, догадки строить — и то трудно. Что произошло — я разобрался, но кто это сделал и зачем, понимаю не лучше тебя. Однако ты напомнила мне о том, что, по всеобщему поверию, раны мертвеца начинают кровоточить, если его коснется рука убийцы. Ризиарт уже немало нам поведал — возможно, он расскажет нам и все остальное.
Кадфаэль сообщил Сионед, что приор Роберт повелел три дня и три ночи совершать бдение у алтаря, и поэтому все монахи и отец Хью будут по очереди оставаться на ночь в часовне. Но он умолчал о том, что Колумбанус, в простодушном стремлении очистить свою совесть, добавил к числу подозреваемых еще одного человека, который, как выяснилось, имел возможность подкараулить Ризиарта в лесу. В свете того, что им удалось установить, признание Колумбануса приобретало зловещий смысл. Трудно представить себе брата Жерома, выслеживающего свою жертву с луком и стрелами, но Жером с отточенным кинжалом в руке, крадущийся сквозь чащу, чтобы нанести удар в спину, — совсем другое Дело…
Кадфаэль старался отогнать эту мысль, но тщетно. Все это слишком походило на правду, и это ему вовсе не нравилось. Он взглянул на Сионед.
— Три ночи — сегодня, завтра и послезавтра — от повечерия до заутрени мы будем оставаться в часовне по двое. Надо сделать так, чтобы все шестеро прошли через испытание кровью, и никто не сумел бы отвертеться. Посмотрим, что из этого получится. А сейчас слушай, что ты должна сделать…
После повечерия, когда лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь листву, наполняли лес мягким голубовато-зеленым светом, все шестеро двинулись вверх по склону к деревянной часовне на заброшенном кладбище, дабы вознести там молитву, положив начало трехдневному бдению. Но на краю прогалины, у кладбищенских ворот, им встретилась другая процессия. Спустившись вниз по извилистой тропке, из лесу вышли восемь человек из числа слуг Ризиарта, на плечах они несли носилки с телом своего господина. Впереди, с распущенными в знак траура волосами, покрытыми серым платом, в темном платье шла дочь покойного, которая теперь стала их госпожой. Держалась она прямо, ее спокойный и сосредоточенный взгляд был устремлен вдаль. Весь облик девушки был исполнен достоинства — такая могла бы окоротить и аббата, и, завидев ее, приор смутился. Брат Кадфаэль почувствовал, что гордится ею.
