Я бросаю на нее скептический взгляд. Естественно, она, как и все девушки, склонна все утрировать.
— Вообще никакого?
— В большинстве своем — нет. Я имею в виду, у меня есть выбор, к примеру, принять ванну или душ, а кроме этого, права выбора у меня нет. — Ее голос низкий, и она впадает в состояние апатии.
— Приведи примеры, — пытаюсь я немного отвлечь и оживить ее. — Так я смогу понять тебя.
На самом деле, я хочу посмотреть, насколько она отчаялась по поводу этой ситуации. Потому что это, наверное, так «плохо» быть из привилегированной и богатой семьи. Хорошо, что в моих мыслях есть здоровая доля иронии.
Эмили делает глубокий вдох, прежде чем начинает говорить:
— Хорошо. Мне постоянно говорят, что надеть, с кем следует общаться, как говорить, как себя вести, какие у меня должны быть друзья, какую профессию мне выбрать, сколько мне съесть, потому что не дай Бог я съем лишнего и растолстею, и поэтому на фотографиях буду выглядеть ужасно.
— Все так плохо? — Когда я задумываюсь об этом, это действительно кажется ужасным.
— Нет, это еще терпимо, самое ужасное, мама заставляет меня возобновить отношения с моим бывшим, потому что его отец один из основных спонсоров политической кампании моего отца.
— Это тот мудак, что тебя преследует?
— Ага, тот самый. И что еще ужаснее, им наплевать на то, что он очень жесток по отношению ко мне, главное, чтобы я не раскачивала денежную лодку.
— Что за херня? — восклицаю я громко. — Он что, жестоко обращался с тобой?
Она кивает.
— Да, но это было только раз, и я сразу же порвала с ним все отношения.
Невероятно.
— И твои родители все еще хотят, чтобы ты встречалась с ним?
— Ну, — она пытается уклониться. — Они точно не знают, что он сделал тогда со мной. Я просто сказала им, что мы закончили наши отношения на плохой ноте. Просто понимаешь, Никс, у меня с родителями не настолько доверительные отношения, чтобы я могла им все рассказать.
Что-то в ее голосе заставляет меня чувствовать неподдельную печаль за нее. Вполне очевидно, что в отношениях с родителями у нее не хватает какой-то важной составляющей, и мне кажется, что это — любовь, связь, которая должна быть между родителями и детьми. Я говорю ей быстрее, чем успеваю подумать:
— А может, если ты им расскажешь, они прислушаются к тебе?
— Может быть.
Она устраивается поудобнее на сиденье и скрещивает руки на животе. От ее невинного движения ее платье приподнимается еще выше, открывая передо мной потрясающий вид на красивые ноги, но я все еще вовлечен в разговор.
