А говорили горячо. Особенно самый младший из членов бюро — Витька Барышев:
— Мы, комсомольцы, — хозяева. Значит, мы и должны возглавить. Я так понимаю свою должность: всегда драться за лучшее.
Комсомольцы — тот же генератор, и бездействовать не должны… Наши батьки вон каким чертям рога посшибали, а тут Кочкин с его грязью!..
На самом деле, а вдруг крякнет генератор, и мастерские замрут?!. С кого за это голову сорвать? С нас: не доглядели… Значит, и сами мы, войковские комсомольцы, — неважный генератор…
Наше правительство вон на какое дело размахнулось, значит, и нам на подхват надо, как всегда подхватывали комсомольцы… Вот как я понимаю комсомольскую свою должность…
…Когда вышли на мороз, разом опьянели от зимнего воздуха, от луны, от звезд.
— Братцы! В такую ночь влюбленным… — Игорь взглянул на Веру и Андрея, — гулять и целоваться, гулять и целоваться… Правда, Маша?
— Ты, кажется, и с Матильдой не прочь целоваться? — засмеялся Барышев.
— Витька, побью! Да понимаешь ли ты, молокосос, что в таких делах несовершеннолетние не имеют голоса! Пошли, Маша! А ты, Витенька, иди целуйся с генератором. Прощай, пиши, в крайности телеграфируй.
Андрей и Вера остались вдвоем. Молчали.
— Погуляем? — предложила Вера.
— А потом мне провожать тебя?
— Не возражаю… — Вера засмеялась. — Я тебя тоже провожу! Ночь-то какая, смотри!
Было тихо. Только где-то в Предгорном визгливо потявкивал одинокий щенок да искристый снег хрустел под ногами.
Вера шла быстрой, упругой походкой. Раскрасневшаяся под призрачным лунным светом, она выглядела сегодня какой-то особенно одухотворенной, чистой и легкой.
Андрей шел и думал: «Как она сказала! «Я тебя тоже провожу…». Он был потрясен этой фразой, как признанием.
— Славные у нас ребята, — заговорил он. — Даже Игорь… Правда, Вера?
— Конечно, правда. Даже и Игорь. У него одна беда — он, как ни старается, никак не может выйти из мальчишечьего возраста… А вообще-то, конечно, хороший… — думая о чем-то своем, тихо отозвалась девушка.
Андрей замолчал и стал незаметно наблюдать за Верой. Летящая ее походка вдруг отяжелела, лицо изменилось: печать глубокой мучительной сосредоточенности залегла в изломе бровей. И ему вспомнилось, как она стояла в кошевке, когда догоняли раненую лису. «Какой у ней взгляд был тогда! Изумительная девушка! И дельная. С агрошколой одна, без всякого шума… Но я не имею права… Я должен рассказать ей о Неточке… Я до сих пор еще…»
Но как об этом скажешь? Андрей не мог начать говорить, словно кто-то сжимал ему глотку. «Я должен, должен, — твердил он себе, — это же совершенно необходимо!»
